"Я полностью отрицаю свою ответственность"

До недавнего времени этот текст оставался почти неизвестным русскоязычной аудитории — переведены были только небольшие фрагменты, многие фразы из допроса, прошедшего 11-13 апреля, были вырезаны. Сегодня в проекте “Нюрнберг. Начало мира” – первая медийная публикация наиболее показательных диалогов Кальтенбруннера с прокурорами и адвокатом.

Комментирует юрист, исследователь международного права, переводчик стенограмм Нюрнбергского процесса Сергей Мирошниченко:

Кальтенбруннер, который пришел на должность начальника РСХА в январе 1943 года, в момент заката немецких военных успехов, на процессе представил себя активным борцом против Гитлера, против нацистской машины уничтожения и утверждал, что до определенного времени не знал о преступлениях нацистов.

В отличие от остальных подсудимых он активно обличал нацистский режим, признал наличие сведений о программе уничтожения евреев, а также раскрыл подробности своих переговоров с американцами в конце войны. Свой приход на должность второго человека в спецслужбах Кальтенбруннер объяснял необходимостью привнести “демократический дух” Австрии в систему безопасности рейха. На самом деле Кальтенбруннер, скорее всего, был привлечен к работе потому, что, как сравнительно новый человек, мог бы стать связующим звеном между нацистским руководством и странами Запада.

Когда Кальтенбруннер говорит о “новом уголовном законе”, который называет ошибочным, речь идет о поправках в уголовный кодекс Германии 1872 года. Они были приняты в 1933 году и вводили новый вид наказания — превентивное заключение, то есть отправку “подозрительных лиц” в концентрационные лагеря без суда и даже без предъявления обвинений. На Нюрнбергском процессе помещение людей в концлагеря на основе приказов о превентивном заключении вменялось подсудимым как часть заговора с целью подготовки войны.

Кальтенбруннер также утверждает, что не подписывал преступных приказов: это, якобы, делали за него подчиненные, согласно сложившейся ранее практике (предположение, что предыдущий начальник РСХА Рейнхард Гейдрих, известный как крайне жесткий руководитель, делегировал право ставить его подпись другим людям, — это полный абсурд). В то же время бывший комендант концлагеря Освенцим Рудольф Хёсс засвидетельствовал в Нюрнберге, что видел несколько приказов о казнях узников с подлинной подписью Кальтенбруннера.

Имел ли Кальтенбруннер реальную власть?

С самого начала я хочу заявить, что признаю ответственность за все плохое, что было совершено в рамках этой должности, поскольку я был назначен начальником РСХА и все происходило под моим непосредственным руководством, что означает, что я знал об этом либо должен быть знать. (...)

Уже тогда [в декабре 1942 года] я объяснял [рейхсфюреру СС Генриху] Гиммлеру, по каким существенным положениям расходился с национал–социализмом как внутренней политикой Рейха, внешней политикой, идеологией, нарушениями закона самим же правительством. Я особо заявил ему, что управление рейхом было слишком централизованным, (...) Я сказал ему, что создание нового германского уголовного закона, способ его введения, были ошибочными. (...) Я объяснял ему, что концепции превентивного заключения и концентрационных лагерей не одобрялись в Австрии, но каждый человек в Австрии хотел представать перед судом и законом.

Я объяснял ему, что антисемитизм в Австрии развивался совершенно другим путем и также требовал другого руководства. (...) Я говорил и о том, что вряд ли в Австрии найдет понимание тот факт, что Нюрнбергские законы пойдут дальше партийной программы в этом отношении. В Австрии с 1934 была мирная, регулируемая политика, разрешавшая эмиграцию евреев. Всякое личное или физическое преследование евреев было совершенно излишним (...)

Я сказал Гиммлеру: ему очень хорошо известно, что я не только совсем не подготовлен в полицейских вопросах, но и вся моя деятельность до того велась в сфере политической разведывательной работы, и поэтому, принимая руководство главным управлением безопасности рейха, я не просто отказываюсь иметь какую-либо исполнительную власть над такими ведомствами, как Гестапо и криминальная полиция, но и задача, с которой он меня назначил, а именно – создание и развитие разведывательной службы, будет фактически препятствовать мне в этом. (...)

После совещания с Гитлером в декабре 1942 он отпустил меня, потому что я не хотел принимать главное управление безопасности рейха в предлагаемых условиях, а именно – чтобы исполнительные управления руководились ведомством, как раньше. Он был так зол на меня, что не подал мне руки и в течение следующих недель выражал мне свое возмущение разными способами. (...) Я полагал, что получу должность на фронте, потому что просил о ней. (...) Но я ошибся. Он сказал мне: 

"Я поговорил с фюрером, и он уверен, что централизация и реорганизация разведывательной службы – это правильно. Вам нужно организовать и выстроить разведывательную службу. Как и прежде, я, с [шефом гестапо Генрихом] Мюллером и [шефом уголовной полиции Артуром] Небе, возьму ответственность за исполнительные ведомства". (...)

Почему Кальтенбруннер не знал о приказах, на которых стоит его подпись?

Я здесь категорически заявляю, что особые поручения, которые давали Гейдриху, связанные, например, с окончательным решением еврейской проблемы, не только не были мне известны, но и не передавались мне. (...)

Я должен сказать, что ни разу в своей жизни не видел и не подписывал приказа о превентивном заключении. (...) Подпись "Кальтенбруннер" на таких приказах могла возникнуть только в случае, если начальник управления, Мюллер, подписывал их именем начальника главного управления безопасности рейха, как поступал во времена Гейдриха, когда ему разрешали так делать. (...) Соответственно, совершенно очевидно, что он продолжал так делать и в мое время, потому что в противном случае мне бы не предъявили эти приказы. Но он никогда не информировал меня об этом и не получал от меня полномочий. (...) Он непосредственно подчинялся Гиммлеру, и имел полномочия от него, а значит, точно так же мог написать "Гиммлер" или "по приказу Гиммлера" или "вместо Гиммлера". Я признаю, что это остается фактом, в котором трибунал не поверит мне, но так было (...)

Кальтенбруннер участвовал в создании концлагерей?

Я не создавал никаких концентрационных лагерей в Австрии, где находился до 1943. Я не создал ни одного концентрационного лагеря в Рейхе с 1943 и далее. Каждый концентрационный лагерь в Рейхе, как сегодня известно и точно подтверждается, создавался по приказам Гиммлера Полю. Это также относится – и я хочу подчеркнуть это – к лагерю Маутхаузен. Австрийские власти были не только отстранены от создания Маутхаузена, но и неприятно им удивлены, потому что сама концепция концентрационных лагерей в таком виде была в Австрии неизвестна, и необходимости их создания там не было. (...)

Я уже ответил, что никогда не видел газовой камеры, ни в действии, ни в любое другое время. Я не знал о том, что они существовали в Маутхаузене, и свидетельства об этом ошибочны. Я никогда не бывал в лагере задержанных в Маутхаузене – то есть в самом концентрационном лагере. Я бывал в Маутхаузене, но в трудовом лагере, а не в лагере для задержанных.

Кальтенбруннер участвовал в Холокосте?

Сразу же после получения сведений о данном факте я боролся, как и прежде, не только против окончательного решения, но и против такого способа обращения с еврейской проблемой вообще. Хотел бы объяснить, как через свою разведывательную службу ознакомился с еврейской проблемой в целом и что предпринимал против этого. (...)

Сначала я выразил протест Гитлеру и на следующий день Гиммлеру. Я не только обратил их внимание на мое личное отношение и совершенно иную концепцию, которую принес из Австрии, согласно своим гуманитарным принципам, но и с первого дня и до самого конца завершал практически каждый доклад об обстановке словами, что ни одна враждебная держава не будет вести переговоры с рейхом, виновным в подобном. Эти доклады я представлял Гиммлеру и Гитлеру, в особенности указывая на то, что разведывательному сектору нужно создать атмосферу для переговоров с противником. (...)

Я твердо убежден, что [преследование евреев прекратилось в октябре 1944 года] в основном из–за моего вмешательства, хотя ряд других лиц также работал в этом направлении. Но не думаю, что есть кто-то еще, кто так прожужжал все уши Гиммлеру при каждой встрече, или кто–то, говоривший настолько открыто, откровенно и с таким самопожертвованием с Гитлером, как я. (...)

[Адвокат Кальтенбруннера Курт] Кауфман: Вы хотите признать ответственность в связи с этим или отрицаете ее?

Кальтенбруннер: Я должен категорически, полностью ее отрицать (...)

Кальтенбруннер мог уйти с должности начальника РСХА?

Кауфман: Теперь перехожу к последнему вопросу, я спрашиваю вас, существовала ли возможность для вас, постепенно ознакомившись с условиями в Гестапо и концентрационных лагерях, и т. д., добиться изменений? Если такая возможность существовала, вы можете сказать, что, оставаясь на своей должности, добились какого-либо облегчения в этой сфере и улучшения условий?

Кальтенбруннер: Я непрерывно просил отправить меня на фронт, но самым горящим вопросом, требовавшим моего личного решения, был: улучшатся ли таким образом условия, облегчатся? Изменится что-нибудь? Или мой личный долг в этой должности – делать все необходимое для изменения всех этих остро критиковавшихся условий?

При повторявшихся отказах на мою просьбу отправиться на фронт, у меня не было альтернативы, кроме как пытаться повлиять на систему, идеологические и правовые основы которой я изменить не мог, что подтверждалось приказами, принятыми до меня и представленными здесь в доказательствах. Все, что я мог делать, – пытаться улучшить эти методы, в то же время стремясь их полностью отменить.

Кауфман: Ваша совесть позволяла вам оставаться в должности, несмотря на это?

Кальтенбруннер: Когда я считал возможным снова и снова пытаться повлиять на Гитлера, Гиммлера и других, совесть не позволяла мне оставить должность. Я считал личным долгом выступать против неправильного.

Посещал ли Кальтенбруннер концлагерь Маутхаузен?

[Американский ведущий юрист полковник Джон] Эймен: Я прошу показать подсудимому документ номер PS-3843, который будет экземпляром номер USA–794. Я хочу сказать трибуналу, что в этом документе довольно эмоциональная речь, но, ввиду обвинений против подсудимого, тем не менее, считаю своим долгом его зачитать. (...)

"Я увидел Кальтенбруннера в лагере Маутхаузен, когда был тяжело болен и лежал на гнилой соломе с несколькими сотнями остальных тяжело больных людей, многие из которых умерли. Заключенные страдали от голодных отеков и самых серьезных кишечных заболеваний, лежа в неотапливаемых бараках в разгар зимы. Самые примитивные санитарные условия отсутствовали. Туалеты и душевые не использовали месяцами. Тяжелобольные люди облегчались в банки из-под мармелада. Грязную солому не меняли неделями, так что формировалась грязная жижа, в которой ползали черви и опарыши. Не было медицинской помощи или лекарств. Условия были такими, что 10-20 человек умирали каждую ночь. Кальтенбруннер ходил по баракам с блестящей свитой высокопоставленных функционеров СС, все видел, должен был все видеть. У нас была иллюзия, что эти нечеловеческие условия теперь изменятся, но, по-видимому, они встретили одобрение Кальтенбруннера, и ничего впоследствии не произошло".

Подсудимый, это правда или ложь? (...)

Кальтенбруннер: Это неправда, и я могу опровергнуть любую подробность. (...)

Эймен: Я прошу показать подсудимому документ номер PS-3845, который станет экземпляром номер USA–795. (...) Вам известен Тифенбахер, Альберт Тифенбахер?

Кальтенбруннер: Нет.

Эймен: Если у вас есть документ, вы заметите, что он находился в концентрационном лагере Маутхаузен с 1938 до 1 мая 1945, и что 3 года он был задействован в крематории Маутхаузена как переносчик трупов. (...) Итак, опустившись ниже на полстраницы, вы найдете вопрос:

"Вы помните Айгрубера?

Ответ: Айгрубер и Кальтенбруннер были из Линца.

Вопрос: Вы когда-либо видели их в Маутхаузене?

Ответ: Я очень часто видел Кальтенбруннера.

Вопрос: Сколько раз?

Ответ: Он прибывал время от времени и проходил через крематорий.

Вопрос: Сколько раз?

Ответ: Три или четыре раза.

Вопрос: По какому-либо поводу, когда он проходил, вы слышали, как он что-то кому-нибудь говорил?

Ответ: Когда Кальтенбруннер прибывал, большинство заключенных должно было исчезать. Только определенных людей представляли ему".

Это правда или ложь?

Кальтенбруннер: Это совершенно неверно.

Эймен: Итак, я покажу вам третий документ, и затем вы сможете дать короткое объяснение. Я прошу, чтобы подсудимому показали документ номер PS-3846, который станет экземпляром номер USA–796. (...) Вы знакомы с Йоханном Кандутом, который дал эти письменные показания?

Кальтенбруннер: Нет.

Эймен: Вы заметите из письменных показаний, что он проживал в Линце; что он был заключенным в концентрационном лагере Маутхаузен с 21 марта 1939 до 5 мая 1945; что, кроме работы на кухне, он также работал в крематории с 9 мая и обеспечивал топку крематория телами. Итак, если вы перевернете на вторую страницу, вверху:

"Вопрос: Вы когда-либо видели посещение Кальтенбруннером Маутхаузена в какое–либо время?

Ответ: Да.

Вопрос: Вы помните, когда это было?

Ответ: В 1942 и 1943.

Вопрос: Вы можете указать это более точно, может быть, месяц?

Ответ: Я не знаю дату.

Вопрос: Вы помните только один визит в 1942 или 1943?

Ответ: Я помню, что Кальтенбруннер был здесь три раза.

Вопрос: Какой год?

Ответ: Между 1942 и 1943.

Вопрос: Расскажите нам вкратце, что вы думаете об этих визитах Кальтенбруннера, которые описали? То есть, что вы видели, что вы делали, и когда вы видели, что он присутствовал или не был при таких казнях?

Ответ: Кальтенбруннера сопровождали Айгрубер, Шульц, Цирайс, Бахмайер, Штрайтвизер и несколько других людей. Кальтенбруннер со смехом вошел в газовую камеру. Затем людей привели из бункера для казни, и затем были продемонстрированы все три вида казни: повешение, выстрел в затылок и газация. После того как пыль осела, нам пришлось вынести тела (...) ".

Кальтенбруннер: Могу я ответить?

Эймен: Подсудимый, это правда или ложь?

Кальтенбруннер: Я желаю торжественно заявить под присягой, что ни единое слово из этих заявлений не является правдой. (...)

Что означает термин "специальное обращение"?

Эймен: Подсудимый, вы слышали на этом процессе показания о значении фразы "специальное обращение", не так ли? Вы слышали об этом в зале суда?

Кальтенбруннер: Выражение "специальное обращение" использовалось моими дознавателями по нескольку раз за день, да.

Эймен: Вы знаете, что оно значит?

Кальтенбруннер: Могу только предполагать, хотя не могу дать точного объяснения, что это был смертный приговор, вынесенный не публичным судом, а по приказу Гиммлера. (...)

Эймен: Вы когда–нибудь обсуждали с группенфюрером Мюллером из управления IV применение "специального обращения" к определенным людям? "Да" или "нет", пожалуйста.

Кальтенбруннер: Нет, я знаю, что свидетель Шелленберг сказал…

Эймен: Я прошу показать подсудимому документ номер PS-3839, который станет экземпляром номер USA–799. (...) Итак, позвольте нам прочитать в центре страницы, начиная с:

"В отношении "специального обращения" я имею следующие сведения: 

По поводу встреч начальников управлений. Группенфюрер Мюллер часто консультировался с Кальтенбруннером, нужно ли в том или ином случае специально обращаться или рассматривать "специальное обращение". Следующий пример о том, как проходила беседа:

Мюллер: Обергруппенфюрер, насчет Б., пожалуйста, "специальное обращение" или нет?

Кальтенбруннер: Да, или представьте это рейхсфюреру СС для решения.

или:

Мюллер: Обергруппенфюрер, от рейхсфюрера СС не поступило ответа в отношении "специального обращения" по делу А.

Кальтенбруннер: Запросите еще раз.

или:

Мюллер вручил Кальтенбруннеру бумагу и попросил указаний, описанных выше.

Когда Мюллер вел такую беседу с Кальтенбруннером, он только называл инициалы, так что присутствующие за столом люди никогда не знали, о ком идет речь".

И затем последние два абзаца:

"И Мюллер, и Кальтенбруннер предлагали в моем присутствии "специальное обращение" или обращение к рейхсфюреру СС за одобрением "специального обращения" в отдельных случаях, деталей которых я не могу привести. По моей оценке, приблизительно в 50 процентах этих случаев "специальное обращение" одобрялось".

Подсудимый, содержание этих письменных показаний – правда или ложь?

Кальтенбруннер: Содержание неверное, когда приводится в интерпретации, которую вы придаете документу. Вы сразу же поймете, что трагическое выражение "специальное обращение" принимало здесь совершенно юмористический оборот. Вам известно, что означают "Winzerstube" в Годесберге и "Walsertraum" в Валцертале, их отношение к термину "специальное обращение"? "Walsertraum" – это шикарный и самый модный альпийский отель во всем Германском рейхе, а "Winzerstube" – знаменитый отель в Годесберге, в котором проводили многие международные встречи. Особенно значимые и видные личности собирались там – я бы назвал господина Понсе и господина Эррио, и многих других. Они получали тройной паек дипломатов, в девять раз превышавший обычный немецкий во время войны. Им ежедневно давали бутылку шампанского. Им было позволено свободно вести переписку со своими семьями во Франции и получать посылки. Этим интернированным позволяли по нескольким поводам принимать посетителей, выполняли любые их желания. Вот что означало здесь "специальное обращение".

 

Источник:

Стенограмма Нюрнбергского процесса. Том X / Перевод с английского и составление — Сергей Мирошниченко, Новочеркасск /2021. — (Первопубликация)

Благодарим исследователя международного права, юриста Сергея Мирошниченко за помощь в подготовке материала

Подготовил Даниил Сидоров