От главного финансиста рейха до врага фюрера

Наполовину немец, наполовину датчанин

Ялмар Хорас Грили Шахт родился 22 января 1877 года в шлезвиг-гольштейнском Тинглефе (сейчас это территория Дании). Его отец, немецкий бизнесмен Вильгельм Людвиг Леонард Максимилиан Шахт, в конце 1960-х эмигрировал в США, получил там гражданство, но так и не сумел закрепиться в Новом свете и незадолго до рождения сына вернулся в Германию. Мать, Констанс Юстина София фон Эггерс, была дочерью датского барона. Таким же "мультикультурным" стало имя Шахта: первое, Ялмар, — датского происхождения, второе и третье, Хорас Грили, — в честь американского журналиста и политика XIX века, которым восхищался отец.

Семья вначале была относительно небогатой: родители отдали чуть ли не последние деньги, чтобы Ялмар и два его брата смогли пойти в хорошую школу. Но потом их положение улучшилось, и молодой Шахт попробовал себя в разных науках — изучал медицину в Кильском университете, немецкую филологию в Берлинском и политэкономию в Мюнхенском. В 1899 году он получил степень доктора философии в области политической экономии в Кильском университете, после чего продолжил изучение экономики в Берлине у выдающегося немецкого специалиста, идеолога государственного социализма Густава фон Шмоллера.

Окончив учебу в 1903 году, Шахт поступил работать в "Dresdner Bank". В том же году устроил личную жизнь, женившись на дочери инспектора полиции Луизе Сова. В 1908 году Шахт стал заместителем директора банка. Он отличался образованностью, широким кругозором и вообще слыл либералом: заявлял, что религия — это частное дело человека, вступил в масонскую ложу, из которой не рвался выходить даже при нацизме.

Когда началась Первая мировая война, на фронт Шахта не взяли: он был очень близорук. Вместо военной службы он работал в экономическом управлении немецких оккупационных властей в Бельгии.

Главный банкир Германии

На Первую мировую приходится взлет карьеры Шахта — от менеджера до главы банка. В 1916 году он возглавил частный Национальный банк Германии (Nationalbank für Deutschland), совладельцем которого стал впоследствии.

В ноябре 1918-го участвовал в создании леволиберальной Немецкой демократической партии, но через несколько лет вышел из нее: не согласился с позицией партии по вопросу экспроприации имущества аристократии, которую оценил как противоречащую важнейшему принципу частной собственности. С тех пор его политические взгляды неуклонно сдвигались вправо — к выводу, что в стране слишком много демократии.

22 декабря 1923 года Шахт возглавил Рейхсбанк Германии. В разоренной войной и отягощенной репарациями Веймарской республике он сумел остановить гиперинфляцию (к ноябрю 1923 года кусок хлеба стоил 428 миллионов марок, а килограмм масла — около 6000 миллионов), разрешив брать кредиты только экспортерам, и стабилизировал курс марки, привязав валюту к золотому стандарту. Уже к 1927 году Германия не только достигла уровня довоенного производства, но и превзошла его. Однако в марте 1930 года Шахт ушел в отставку, оскорбленный внесением поправок в план Юнга — соглашение о выплате репараций странам-победительницам в Первой мировой войне. Всего год назад эти договоренности, которых Шахт добился ценой больших уступок и которые заметно облегчали финансовое положение Германии, были большинством голосов приняты на референдуме, а теперь от достигнутого компромисса решили отказаться в угоду западным державам.

Перестав быть главным банкиром, Шахт стал представителем американской финансовой корпорации JPMorgan Chase в Германии. Разочаровавшись в действующем германском режиме, он обратил внимание на ультраправые силы. В том же 1930-м, прочитав книгу Адольфа Гитлера "Майн кампф" (входит в Федеральный список экстремистских материалов, распространение которых на территории РФ запрещено, – Примечание редакции проекта “Нюрнберг. Начало мира”), он пришел к выводу, что перед ним именно тот политик, который способен спасти Германию, "создав крепкую экономику в сильном государстве". Он познакомился с Германом Герингом, а в начале следующего года — с Йозефом Геббельсом и, наконец, с самим Гитлером, на которого произвел большое впечатление. С этого времени Шахт оказывал поддержку нацистской партии, в том числе деньгами. Во многом благодаря ему Гитлер сблизился с немецкими крупными промышленниками и правыми политиками, которые составили с нацистами политический блок "Гарцбургский фронт".

"В беседе с доктором Шахтом я убедился, что он полностью разделяет нашу точку зрения. Он — один из немногих, кто полностью согласен с позицией фюрера", — записал в дневнике Йозеф Геббельс 21 ноября 1932 года. "Я не национал-социалист, — заявлял сам Шахт, — но основные идеи национал-социализма несут в себе большую долю истины".

Архитектор экономики рейха

30 января 1933 года президент Германии Пауль фон Гинденбург под воздействием крупных бизнесменов и промышленников, среди которых был Шахт, назначил Гитлера рейхсканцлером. А 17 марта нацисты победили на внеочередных выборах в Рейхстаг. После этого Шахт снова возглавил Рейхсбанк, где смог воплотить мечту о "государственном социализме" — правда, в нацистском изводе.

В гитлеровской Германии не уничтожалась частная собственность, не поощрялись марксистские идеи о классовой борьбе, угнетателях-буржуях и угнетенных пролетариях, однако государственное вмешательство в экономику оказалось весьма значительным. "В социальном отношении Гитлер высказывал целый ряд хороших мыслей,— вспоминал Шахт,— которые сводились, в частности, к тому, что необходимо избежать классовой борьбы, забастовок, локаутов. Он требовал не устранения частного хозяйства, а оказания влияния на руководство частным хозяйством".

Милитаризация Германии, которую замыслил Гитлер, должна была создать рабочие места, а это стимулировало бы внутреннее потребление и вывело бы страну из депрессии. Шахт решил за счет необеспеченных кредитов Рейхсбанка раскрутить производство, удерживая инфляцию с помощью государственного контроля за ростом цен и заработной платы, а затем, когда экономика начнет генерировать прибыль, рассчитаться с долгами. План весьма рискованный, но опытный банкир умел пройти по канату.

"Декретом правительства от 27 октября 1933 года был навсегда отменен постоянный 40-процентный резервный фонд золота и иностранной валюты для обеспечения банкнот Рейхсбанка, — отмечал на Нюрнбергском процессе американский помощник юриста Брэйди Брайсон, представлявший доказательства индивидуальной ответственности Шахта. — Законом о кредите от 1934 года правительство установило контроль над всеми кредитными учреждениями, и контроль над всей банковской системой был передан в руки Шахту (…) Этот закон дал возможность Шахту контролировать не только размеры кредитов, но и их использование. 29 марта 1934 года германским деловым кругам была навязана система принудительных корпоративных займов. 19 февраля 1935 года казначейство получило право брать в долг любые суммы по утверждению рейхсканцлера, то есть Гитлера".

“Финансовый диктатор”

22 июня 1934 года Шахт стал еще и рейхсминистром экономики. Это сделало его настоящим “финансовым диктатором” Германии. 30 сентября он представил Гитлеру доклад "О ходе работы по экономической мобилизации", в котором отметил, что на его ведомство возложена "экономическая подготовка к войне". В сентябре 1934 года открыто признал в разговоре с американским послом, что партия Гитлера полностью посвятила себя вопросам войны и люди готовы к ней. И неудивительно: Шахт считал, что Германия не сможет конкурировать на глобальном рынке, если ее экономическая мощь не будет подкреплена военной.

"Осенью 1934 года нацистские заговорщики объявили так называемый "новый план", имевший целью контроль над импортом и экспортом в целях получения сырья, необходимого для вооружения и иностранной валюты, которая требовалась для выполнения программы, — рассказывал на Нюрнбергском процессе американский старший юрист Томас Додд, представлявший доказательства об экономической подготовке к агрессивным войнам. — Этот новый план был творением подсудимого Шахта, и согласно плану, подсудимый Шахт контролировал импорт, распространив деятельность комиссий по контролю за импортом, которая ранее ограничивалась главными группами сырья, на все товары импортируемые в Германию, будь то сырье, полуфабрикаты или готовые товары. Требование лицензий на импорт позволило нацистским заговорщикам ограничить импорт теми товарами, которые служили их военным задачам".

21 мая 1935 года Шахт был назначен генеральным уполномоченным по военной экономике и получил задание начать "экономическую подготовку к войне". Управляя одновременно и Министерством экономики, и Рейхсбанком, он ловко играл курсами марки и векселями "МЕФО" (ценными бумагами, которые выпускались для финансирования вооружений), чтобы вложить деньги в военную промышленность.

"Высшее военное руководство отдавало должное от имени нацистской военной машины Шахту за его изобретательность, — обращал внимание Додд. — В написанной статье для "Военной еженедельной газеты" в январе 1937 года было сказано: "Вооруженные силы Германии сегодня с благодарностью произносят имя доктора Шахта как одного из тех, кто совершал незабываемые подвиги для развития германских вооруженных сил в соответствии с указаниями фюрера и рейхсканцлера. Вооруженные силы обязаны величайшим способностям и мастерству доктора Шахта тем, что, несмотря на все финансовые трудности, они в соответствии с планом сумели из армии численностью в 100 000 человек вырасти до нынешних размеров"".

Поражение в “двойной игре”

Политическую стратегию Шахта красноречиво характеризовал американский дипломат Джордж Мессершмит, бывший генеральным консулом США в Берлине в 1930-1934 годах и послом в Австрии в 1935-1937 годах. "Доктор Шахт всегда пытался вести двойную игру, — отмечал он в заявлении, представленном обвинением на Нюрнбергском процессе. — Он сказал мне, — и я знаю, что он говорил это другим американским представителям в Берлине, а также различным английским представителям, — что не согласен почти со всем тем, что делают нацисты. Я вспоминаю, как после прихода нацистской партии к власти он несколько раз говорил, что если нацисты не будут остановлены, они приведут Германию и весь мир к гибели. Я точно вспоминаю, что он подчеркивал, что нацисты неминуемо вовлекут Европу в пучину войны". Сам Мессершмит уверял, что Шахт не был "пленником нацистов", а работал на них добровольно.

Но вскоре начинается закат Шахта. 9 сентября 1936 года Гитлер, выступая на съезде партии в Нюрнберге, объявил о планах сделать Германию "полностью независимой от других стран". Подобную автаркию (опору только на собственные силы) Шахт полагал гибельной для страны. А фюрер между тем провозгласил четырехлетний план, который должен был полностью перевести немецкую экономику на военные рельсы, и назначил ответственным Геринга.

Шахту, считавшему “наци номер два” “профаном в экономике” и имевшему с ним многочисленные личные разногласия, пришлось уступить множество функций Герингу. Он пробовал спорить с цифрами в руках, но однажды во время такого спора Геринг ударил кулаком по столу и воскликнул: "Если фюрер скажет, что дважды два пять, значит, будет пять!" 1 ноября 1937 года во время их последней встречи Шахт резко заявил Герингу, что отныне тот будет указывать его преемнику. “Наша следующая встреча состоялась в тюрьме Нюрнберга, когда нас поместили в камеру с двумя ваннами, где я — в одной ванне, а Геринг — в другой, сидели в мыльной пене с ног до головы. Sic transit gloria mundi! (Так проходит мирская слава! — лат.)” — напишет он много позже. 

26 ноября 1937 года Шахт уступил пост рейхсминистра экономики Вальтеру Функу. Он хотел вовсе уйти из правительства, но по настоянию Гитлера остался министром без портфеля. Сохранил он и пост президента Рейхсбанка. Когда в 1938 году нацистская Германия поглотила Австрию, именно Шахт ликвидировал Австрийский национальный банк и включил австрийскую банковскую систему в общегерманскую.

"Он способствовал приходу к власти нацистских заговорщиков и укреплению их власти над Германией, что указано в пункте первом обвинительного заключения; он способствовал подготовке войны, указанной в пункте первом обвинительного заключения; он участвовал в выработке военных и экономических планов и в подготовке нацистскими заговорщиками агрессивных войн и войн, нарушающих международные договоры, соглашения и заверения, что указано в пунктах первом и втором обвинительного заключения", — отмечал в Нюрнберге американский ведущий юрист Сидни Олдерман, зачитывая обвинительное заключение.

Опальный интеллектуал

Однако его разногласия с фюрером нарастали. Если в 1930-е Шахт входил в "круг друзей рейхсфюрера СС" Генриха Гиммлера, то к концу десятилетия со все большим ужасом смотрел, какой режим построили нацисты. Он долго был во власти иллюзий: еще бы, ведь планы экономического роста, которые не получилось воплотить при Веймарской республике, Третий рейх как раз всячески приветствовал и поддерживал. А вот когда стали очевидны реальные итоги, было уже поздно.

Его не могло не возмущать преследование евреев, которые еще недавно играли заметную роль в банковской системе Германии, а теперь теряли собственность и уступали места "истинным арийцам". В ноябре 1935 года он даже выпустил министерский циркуляр, где в частности говорилось: “В преддверии грядущей переоценки позиции по евреям в промышленной сфере (...) не следует предпринимать никаких мер в отношении еврейских фирм. Рекомендую Национальной промышленной палате проследить за тем, чтобы все промышленные руководители регионального или специального уровня воздерживались от мер, которые противоречат действующему закону или являются явными прерогативами правительства. Это особенно касается вопроса занятости евреев в промышленных отраслях. (...) Требую от вас гарантий того, чтобы о всяком нарушении в этом отношении мне докладывали незамедлительно”.

После событий "Хрустальной ночи" 9-10 ноября 1938 года, когда по всей Германии убивали евреев и громили их имущество, Шахт договорился с Герингом, что берёт на себя организацию массовой еврейской эмиграции (европейские страны принимали таких беженцев очень неохотно). Под его руководством был разработан циничный, но эффективный и, в сущности, спасительный план: выселить 150 тысяч трудоспособных евреев в Великобританию, США и другие страны. Реализовать его не удалось — как из-за нерешительности западных держав, так и из-за нежелания нацистов соблюдать договоренности.

Тем не менее, своих взглядов Шахт не скрывал. На рождественской вечеринке 1938 года в Рейхсбанке он в присутствии ряда партийных функционеров обратился к молодым сотрудникам с более чем смелой в тот момент речью: “Преднамеренные поджоги еврейских синагог, разрушение и разграбление еврейских предприятий, жестокое обращение с еврейскими гражданами являются такими бессмысленными и возмутительными акциями, которые заставляют каждого немца краснеть от стыда. Надеюсь, никто из вас не принимал участия в этих акциях. Если же кто-то участвовал в них, то я советую ему уволиться из банка как можно скорее. У нас в Имперском банке нет места для тех людей, которые не уважают жизнь, имущество и убеждения других”.

Претензии же к режиму Шахт облекал в экономическую форму. 7 января 1939 года он направил письмо Гитлеру, где указывал, что курс, проводимый правительством, приведет к краху финансовой системы Германии и гиперинфляции. Он настаивал на передаче контроля над германскими финансами в руки Имперского министерства финансов и Рейхсбанка, но это требование удовлетворено не было. 20 января Шахт покинул кресло президента Рейхсбанка, сохранив пост министра без портфеля. Увольняя его с должности, Гитлер отдельно припомнил Ялмару рождественскую речь с осуждением “Хрустальной ночи”.

В сентябре 1939 года Германия вторглась в Польшу, начав Вторую мировую войну. Да, Шахт был сторонником укрепления военной мощи и сделал очень много для милитаризации экономики, но войны, по собственным утверждениям, не хотел. Он выступил резко против польской кампании и даже пытался оказать давление на командование армией. Критически отнесся и к войне с Советским Союзом, предсказывая, что Третий рейх проиграет ее по экономическим причинам.

30 ноября 1941 года он направил Гитлеру письмо с неприкрытой критикой режима. 1942 год прошел под знаком все большего охлаждения между ними. Так, Шахта возмутил официальный запрет всем министрам рейха на прослушивание зарубежных передач. В ответ на протест Ялмар получил снисходительное согласие Геббельса предоставлять краткую сводку зарубежных новостей, непосредственно затрагивающих его профессиональную деятельность. Тогда он впервые написал Гитлеру, что такое недоверие вынуждает уйти с поста. В тот раз, однако, прошение об отставке удовлетворено не было. В ноябре 1942 года Шахт открыто возмутился привлечением пятнадцатилетних школьников на военную службу и написал Герингу письмо, в котором по пунктам зафиксировал признаки неминуемого поражения Германии в войне. 21 января 1943 года его сняли с должности со следующей формулировкой: “Ввиду вашего общего отношения к нынешней мужественной борьбе немецкого народа фюрер решил прежде всего сместить вас с поста министра рейха”. Сразу же после этого — “в ответ на пораженческое письмо, рассчитанное на подрыв воли немецкого народа к сопротивлению” — Геринг исключил Шахта из Госсовета Пруссии, а Борман от имени фюрера потребовал вернуть почетную золотую партийную эмблему, врученную в 1937 году всем министрам. Назавтра после отставки, в свой день рождения 22 января, Шахт заметил открытую слежку агентов гестапо. 

"Уход Шахта совсем не означал, что он был в какой-то степени не согласен с главными военными целями нацистов, — подчеркивал, однако, на Нюрнбергском процессе Додд. — Шахт особенно гордился тем, что мог благодаря своим обширным навыкам в финансовой и экономической областях быть полезным нацистской военной машине".

На политическую драму наложилась личная: Луиза Шахт все больше и больше становилась убежденной нацисткой. “Моя крайне праворадикальная жена порицала меня уже тогда, когда я поставил свою подпись под первым проектом плана Юнга. Позже, когда к власти пришел Гитлер, она стала одной из самых горячих и преданных его сторонниц. Она и слышать не хотела хотя бы одного критического замечания в адрес Гитлера. В конце концов дело дошло до того, что она стала разглашать в обществе любую недоброжелательную реплику против режима, которую я произносил дома. Даже тогда, когда я предостерегал, что ее поступки могут поставить под угрозу мою жизнь, она не изменила своего поведения. Наконец я сделал решительный шаг и добился постановления суда о раздельном проживании супругов”, — напишет впоследствии Шахт в мемуарах с характерным названием “Признания старого лиса”. В 1938 году пара рассталась.

В 1940-м после тяжелой болезни Луизы не стало, а спустя год 64-летний Шахт женился на Манси Фогель — девушке на 30 лет моложе. У них родились две дочери. А сына от первого брака, перспективного экономиста, ставшего офицером, незадолго до капитуляции возьмут в плен советские войска, и он умрет от истощения во время долгого перегона заключенных на Восток в последние дни войны. К слову, племянника Шахта (Ялмар воспитывал двоих сыновей умершего брата) за критику нацистских законов в 1942 году арестовали и бросили в концлагерь Маутхаузен, где он и погибнет в 1944-м. Министерский пост дяди ему не помог, а, скорее, усугубил ситуацию — как раз тогда против Шахта развернулась целая кампания в верхах. 

От Равенсбрюка до Нюрнберга

В следующие полтора года после отставки опальный финансист находился в оппозиции Гитлеру. Сначала еще тщеславно надеялся вмешаться в ход событий и попытался передать фюреру письменное заявление об угрожающей политической реальности, но получил отказ и дальнейших попыток не предпринимал. Он открыто посещал церковь, хотя отношение нацистов к христианству ухудшилось, одевался по кайзеровской моде и проявлял “аристократические замашки”. С ним наладили контакты участники "заговора генералов", которые планировали свергнуть фюрера, ликвидировать нацистский режим и восстановить консервативное германское государство. Заметная роль в их планах отводилась Шахту — кто еще мог снова поднять немецкую экономику?

Однако в число непосредственных заговорщиков Шахт не входил. Это и сохранило ему жизнь, когда 20 июля 1944 года покушение на Гитлера провалилось, а организаторов быстро раскрыли. Фюрер ограничился “вегетарианским решением” — отправкой бывшего министра в концлагерь: сначала в Равенсбрюк, затем во Флоссенбюрг и, наконец, в Дахау.

Там его и обнаружили союзники в мае 1945 года. Шахта освободили, но сразу же арестовали вновь в австрийском Пустертале. Осенью он предстал перед Нюрнбергским трибуналом. Организаторы процесса исходили из того, что, хотя в последние годы бывший министр критиковал нацизм, в 1930-е без Шахта не было бы и Гитлера. Поэтому ему не удалось уйти от обвинения в заговоре — только на сей раз речь шла о заговоре нацистов против всего человечества.

"До тех пор пока он оставался у власти, Шахт работал для подготовки агрессивной войны так же активно, как любой из его коллег. Он, несомненно, был одним из самых ценных, необходимых людей в этом отношении, — резюмировал позицию обвинителей Брэйди Брайсон. — Его помощь на ранних стадиях заговора сделала возможными последующие преступления заговорщиков. Его уход со сцены не отражал морального возражения против агрессивной войны как механизма национальной политики. Он лично боролся за то, чтобы сохранить свой пост. К тому времени, когда он потерял его, он уже сыграл свою роль в заговоре, а именно: он обеспечил Гитлера и его сподвижников фактическими средствами и экономическим планом, которые были необходимы для того, чтобы развязать и продолжать агрессию. Мы не хотим верить, что, подготовив вооруженные силы Германии к нападению на весь мир, он сможет найти свое спасение в уходе в отставку до того, как будет нанесен удар".

Сам подсудимый мыслил иначе — категорически не признавал себя виновным в чем бы то ни было. “Всех, кто посещал его, — писал судебный психолог Густав Гилберт, работавший с обвиняемыми в Нюрнберге, — Шахт немедленно ставил в известность о том, что нынешний его статус — досадное недоразумение, что он надеется на скорое завершение процесса и скорое повешение всех истинных преступников, а также на скорое возвращение в родные стены”.

На процессе Шахт пытался представить себя убежденным противником нацизма, идеалистом и чуть ли не демократом, помогавшим Гитлеру лишь для блага Германии. Это крайне возмутило других подсудимых. “В отсеке для приема пищи, где расположились младшие обвиняемые, все сходились во мнении, что Шахт в утверждениях о своей невиновности и заявлениях о принадлежности к антигитлеровской оппозиции зашел слишком далеко”, — свидетельствовал Гилберт.

При этом интеллектуальный коэффициент (IQ) Шахта оценили как самый высокий среди всех фигурантов процесса — 143. “Это оказалось полной неожиданностью для Геринга, но не для Шахта, предпочитавшего не делать секрета из того, что он из всех обвиняемых этой тюрьмы действительно невиновен”, — замечал психолог.

Сам же Шахт с присущей ему обидчивой гордыней резюмировал свой вклад в построение Третьего рейха следующим образом: “Мои планы по созданию рабочих мест и улучшению торговли были сведены на нет манией Гитлера к войне. Я мог еще внести свой вклад в отмену репараций, но мои усилия предотвратить развязывание войны потерпели неудачу. Человек, под властью которого мне удалось искоренить безработицу и восстановить торговый баланс, уничтожил все это позднее своей политикой войны. Мои критики ухватились за это как за повод для обличения моей работы в первые годы гитлеровского режима как преступления. Ну и пусть! По этому вопросу вынесет приговор история”.

Что ж, история приговор вынесла. Правда, не такой, на который рассчитывал Ялмар Шахт.

Источники:

Энциклопедия Третьего рейха

Константин Залесский. Кто был кто в Третьем рейхе: Биографический энциклопедический словарь

Густав Марк Гилберт. Нюрнбергский дневник

Ялмар Шахт. Главный финансист Третьего рейха. Признания старого лиса. 1923-1948 

Кирилл Большаков. Главбух Третьего рейха

Стенограмма Нюрнбергского процесса. Тома I, IV / Перевод с английского и составление — Сергей Мирошниченко

Christopher Kopper: Hjalmar Schacht. Aufstieg und Fall von Hitlers mächtigstem Bankier

Bekannte Freimaurer. Freimaurerloge Urania zur Unsterblichkeit

Vernehmung von Schacht am 20. Juli 1945, Nürnberger Dokument NI 406