"Если эти люди уйдут от наказания, закон потеряет всякий смысл"

Легендарный юрист, самый молодой обвинитель Нюрнбергского международного трибунала инициировал и провел самое крупное дело о массовых убийствах – дело айнзацгрупп. О том, как в его руки попали доказательства – скрупулезные отчеты об уничтожении "унтерменшей" преимущественно на оккупированных территориях СССР, составленные самими нацистами, - читайте здесь, а здесь – о том, кто предстал перед международным трибуналом на 9-м малом Нюрнбергском процессе.

ГЛАВА 5. ПРОЦЕСС

Скорбь и надежда

Из двадцати четырех обвиняемых двое преждевременно вышли из процесса. Эмиль Хаусман, вскоре после того как получил наряду со всеми остальными обвинительное заключение, покончил жизнь самоубийством в своей камере 31 июля 1947 года. Доктор Отто Раш избежал наказания, потому что был серьезно болен. Однажды в кабинете Бена появился Ганс Зурхольт (адвокат Раша) и попросил снять обвинения с его клиента, который страдал болезнью Паркинсона, или дрожательным параличом.

"Если бы я убил столько людей, сколько он, меня бы тоже трясло", — ответил Бен.

Пока Раш дышит, он не позволит ему избежать суда. В начале судебного процесса бывшего командующего айнзацгруппой C доставили в зал на носилках. Но растущая слабость из-за болезни спасла его от вынесения приговора. 5 февраля 1948 года Раша освободили из-под стражи, а девять месяцев спустя он умер.

Судебный процесс начался 15 сентября 1947 года в зале судебных заседаний № 600 Нюрнбергского дворца правосудия с оглашения обвинительного акта согласно традициям англо-саксонского уголовно-процессуального права. Для всех обвиняемых он состоял из трех пунктов: преступления против человечности, военные преступления и участие в организациях, признанных преступными. Обвиняемых спрашивали, знают ли они об этих обвинениях, понимают ли их и признают ли они себя "виновными" или "невиновными". Несмотря на то что тяжесть доказательств была подавляющей, каждый утверждал, что он невиновен в совершении преступлений.

Главная часть процесса началась через две недели, 29 сентября, когда Бен Ференц открыл основное слушание, предъявив обвинительное заключение. В обшитом деревянными панелями зале суда, где двумя годами ранее проходил процесс над представителями высшего нацистского руководства, развернулась судебная драма невиданного ранее масштаба. Информационное агентство AP сообщало о "крупнейшем в истории суде над убийцами" и "худших убийцах в истории". За массивным деревянным барьером на возвышении располагались скамьи для обвиняемых. Перед ними, несколькими ступенями ниже, сидели их защитники, в основном бывшие члены нацистской партии. Трое американских судей, одетых в черные мантии, восседали за столом напротив. За их спинами был установлен звездно-полосатый флаг. Представители обвинения, сдвинувшись в сторону, заняли пространство посередине, образовав своеобразный треугольник с судьями и подсудимыми. Мировая пресса и публика, в том числе Гертруда, наблюдали за происходящим с задних рядов. Каждое сиденье было оборудовано наушниками, а между английским и немецким языками обеспечивался синхронный перевод.

Атмосфера в зале, по словам Бена, была "спокойная и очень сосредоточенная": "Не было ни аплодисментов, ни освистывания, ни смеха, ничего". Среди зрителей почти не было немцев. Последующие процессы интересовали их куда меньше, чем суд над Герингом и другими главными нацистскими преступниками. Родственники жертв также редко присутствовали на заседании. Обвиняемых строго охраняли: их доставляли на лифте из конвойного помещения, расположенного под залом суда, прямо к скамье подсудимых, под надзором солдат американской армии в униформе и белых касках.

Председательствующий судья Майкл Масманно предоставил слово Бену. Спокойным ровным голосом тот зачитал заявление, то и дело переводя взгляд от рукописи в зрительный зал. Когда Бен смотрел влево, он видел обвиняемых, сидевших с угрюмыми лицами, но выглядевших "совершенно нормально". На вопрос, каково было смотреть в глаза массовым убийцам, Бен ответил: "Реакции не было ни с их стороны, ни с моей. Я ни разу не повысил голос и не сорвался. Я сохранял ледяное спокойствие". Для него были важны исключительно факты, засвидетельствованные в докладах айнзацгрупп. Чтобы не отвлекаться и не поддаваться эмоциям, Бен ничего не узнавал о личной жизни преступников и старался не пересекаться с ними вне зала суда.

В зале суда произошел инцидент с участием обвиняемого Штрауха. Он поднялся со скамьи и внезапно исчез из поля зрения. Военная охрана с поднятыми дубинками ринулась к нему: скрючившись, Штраух лежал на полу— судя по всему, у него случился эпилептический, а возможно и психогенный припадок.

В своей "вступительной речи от имени Соединенных Штатов Америки" Бен беспристрастно изложил основные особенности дела с точки зрения обвинения. После общего введения он говорил об идеологических мотивах рассматриваемых преступлений, структуре и организации айнзацгрупп, о некоторых операциях, правовых основах судебного процесса, трех пунктах обвинения и, наконец, о личной ответственности преступников.

Молодой главный обвинитель осознавал историческое значение этого момента. Первой же фразой (которой нет в старой кинохронике; съемка началась сразу после этих слов) он задал трибуналу высокую перспективу: "Когда мы раскрываем здесь умышленное убийство более миллиона невинных и беззащитных мужчин, женщин и детей, это переполняет нас скорбью и надеждой". Эти слова отражают его подход к процессу: перед ним стояла задача "гораздо более важная, чем поимка горстки убийц", как он говорил по прошествии лет. Месть не является целью, равно как и установление уравнительной справедливости, подчеркнул он в своей речи. По его убеждению, такой вещи даже не может существовать: нельзя исправить несправедливость, компенсировав убийство более миллиона человек жизнями двух десятков преступников. Но трибунал может помочь — и в этом он уверен— предотвратить подобные ужасы в будущем. Это должно заложить основу для более мирной жизни. Дело, которое он передал в суд, должно "призвать человечество к закону". Необходимо укрепить международную правоохранительную деятельность, чтобы защитить права каждого человека на жизнь в мире и достоинстве, независимо от расы и религии.

Айнзацгруппы СС, элитное командование убийц в погонах, попрали все понятия права. Они были созданы с конкретной целью — уничтожать людей только за то, что они евреи или, по мнению нацистов, неполноценны по каким-либо другим причинам. Сообщения айнзацгрупп показали, что массовые убийства, совершенные подсудимыми, были продиктованы не военной необходимостью, а псевдодарвиновской теорией нацистов о сверхчеловеке. Эти действия являлись целенаправленной реализацией далеко идущих планов по уничтожению нежелательных этнических, национальных, политических и религиозных групп.

Для этого процесса Бен ввел в правовую практику новый термин— "геноцид".

То, что сегодня является общеупотребительным понятием и предметом широко признанной конвенции ООН, в то время еще было неизвестно. "Геноцид— уничтожение целых категорий людей — был главнейшим инструментом нацистской доктрины", — заявил он. В одном из пунктов обвинительного заключения (преступления против человечности) сотрудники СС обвинялись в том, что систематически работали в этом направлении. Термин "геноцид" появился благодаря польскому беженцу и юристу Рафаэлю Лемкину. Бен встретил его в залах Нюрнбергского дворца правосудия, где Лемкин, который уже помогал главному обвинителю от США в Международном военном трибунале Роберту Джексону в 1945–1946 годах, — с глазами, в которых застыл ужас, — рассказывал о своей судьбе каждому, кто хотел его выслушать. Всю его семью уничтожили нацисты. Из уважения к нему и обоснованности его юридических аргументов Бен включил этот термин в свою Нюрнбергскую речь.

Сторона обвинения ставила перед собой две цели: создать глобальный правовой порядок для защиты от преследований и уничтожения, а также провести определенную воспитательно-просветительскую работу в рамках американской политики перевоспитания (re-education). "Германия— страна, лежащая в руинах и оккупированная иностранными войсками, с искалеченной экономикой и голодающим населением",— напоминал Бен. Большинство немцев все еще не знали о событиях, которые здесь рассматривались. Однако они должны знать о том, что происходило, чтобы понять причины их нынешней бедности. Представленные факты должны были помочь немецкому народу правильно оценить систему, которую он ранее с таким энтузиазмом приветствовал. Тогда на место безумного фетиша мог прийти "истинный идеал".

Ференц ясно дал понять, что систематические убийства эсэсовцами из айнзацгрупп были обоснованы национал-социалистической расовой теорией, сформулированной Альфредом Розенбергом. Учение об арийском превосходстве и неполноценности других народов стало совершенно серьезной идеей. На инструктаже незадолго до вторжения в Советский Союз Гейдрих и Бруно Штрекенбах, начальник управления кадрами РСХА, внушали руководителям айнзацгрупп, что это является частью их миссии по искоренению противников национал-социализма. Под врагами подразумевались комиссары-коммунисты и евреи. Однако вскоре число "врагов", взятых под прицел, оказалось настолько большим, что их нельзя было заставить исчезнуть попутными мерами. Их нужно было уничтожить "массово". Ференц напомнил суду, что айнзацгруппы состояли максимум из 3000 человек, и это немного по сравнению с более чем миллионом жертв (из такого количества убитых исходило обвинение). В течение двух лет эти четыре группы каждый день убивали в среднем 1350 человек.

Огромный объем "специальной обработки" требовал напряженной работы и безупречной организации. Отряды убийц охотно использовали обман: они сообщали ложную информацию о том, что евреев переселяют. Вместо этого грузовики с человеческим грузом выезжали к месту казни за пределы городов. Расстрелы были самой распространенной формой убийства. В этом контексте Бен процитировал волнующие показания гражданского лица— немца Германа Гребе, который был свидетелем массовой казни под Дубно на Украине 5 октября 1942 года. По его словам, среди трупов в яме были живые люди. По его подсчетам, около 1000 тел были свалены друг на друга. Полностью раздетые жертвы спускались по лестнице, вырезанной в глиняной стене ямы, и пролезали через головы казненных до места, на которое указывал эсэсовец. С сигаретой во рту он приказывал людям лечь — и стрелял из своего автомата. Во время массовой казни эсэсовцы ликвидировали все еврейское население города, около 5000 человек.

Другой способ заключался в использовании специально переоборудованных грузовиков или фургонов, выхлопные газы которых направлялись внутрь закрытого кузова. Когда машины прибывали в пункт назначения, большинство жертв были мертвы, но среди скрутившихся почерневших тел были и живые люди. Их вытаскивали и часто кое-как закапывали в общих могилах. Деньги, украшения и другие ценности изымали. Общая сумма награбленного была скрупулезно внесена в отчеты, направляемые в главный штаб, равно как и количество погибших.

Описывая масштабы убийств, совершенных айнзацгруппами, Бен приводил примеры из документов. В октябре 1941 года айнзацгруппа A сообщила в Берлин об уничтожении 121817 человек. Айнзацкоманда 2 айнзацгруппы А, возглавляемая Эдуардом Штраухом, в общей сложности за шесть месяцев совершила 33970 убийств.

В середине ноября 1941 года, всего через пять месяцев после начала операции "Барбаросса", айнзацгруппа B сообщила об убийствах 45467 человек. Бен представил суду показания подсудимого Блюме, данные под присягой. Штандартенфюрер рассказывал о том, как участвовал в казнях в Витебске и Минске. Там каждый раз убивали от семидесяти до восьмидесяти человек. Их выстраивали группами около десяти человек перед ямой и расстреливали из карабинов. Отряд палачей состоял из тридцати-сорока человек. "Так не было необходимости в контрольных выстрелах", — сказал Блюме.

Айнзацгруппа C также отличилась жуткими сообщениями об успехе. В начале ноября 1941 года отмечалось, что к тому времени было ликвидировано около 80000 человек. Доклад пестрел подробностями об истреблении евреев в Киеве. Сразу после оккупации города были приняты "репрессивные меры" против евреев и их семей. Еврейскому населению приказали собраться для переселения из Киева. Вопреки ожиданиям в место сбора пришли не 5000–6000 человек, а более 30000. Благодаря умелой организации, евреи до последнего момента верили, что их переселяют. В действительности их ждала бойня Бабьего Яра.

При этом заметно отличился Пауль Блобель, руководивший операцией. "Убийство всего за два дня 33 тысяч евреев, проживавших в Киеве, бьет все ужасающие рекорды среди айнзацгрупп", — сообщил Бен. Подобное событие сложно представить. Но евреи были далеко не единственной частью населения, подлежавшей уничтожению. Даже если бы можно было немедленно уничтожить сто процентов евреев, это не устранило бы источник политической опасности, согласно сообщениям айнзацгруппы С. Большевистский аппарат опирался на русских, грузин, армян, поляков, украинцев и других — все они тоже становились мишенью для убийц, наряду с инвалидами. Бен привел в пример психиатрическую больницу, где айнзацкоманда 6 ликвидировала 800 человек.

Последней Бен упомянул айнзацгруппу D. Офицеры штаба сидят на скамье подсудимых, сказал он, указывая на командира Олендорфа, заместителя Зайберта и адъютанта Шуберта. За девять месяцев эта группа уничтожила более 90000 жизней, расстреливая в среднем 340 человек в день. Среди жертв были евреи, цыгане, азиаты и другие "нежелательные" люди.

Заключительную часть речи Бен посвятил правовым и моральным вопросам. Для него было важно обосновать законность и легитимность суда. Он опирался на международные соглашения между двадцатью тремя государствами и на закон № 10 Союзного контрольного совета от 20 декабря 1945 года. Закон создал правовую основу для судебного преследования за преступления, совершенные при национал-социализме с согласия государства и партии. Бен подчеркнул, что американские военные трибуналы в действительности являются международными и в отношении суда над айнзацгруппами: "Убийства по этому делу совершены в определенных городах и деревнях, но права, которые нарушили обвиняемые, относятся ко всем людям, повсеместно". Ференц назвал пиратов и разбойников предшествующих столетий "предвестниками современной международной преступности". Правовая доктрина позволяла государствам наказывать их независимо от гражданства жертв или места преступления. Бен процитировал сэра Хартли Шоукросса, главного британского обвинителя в Международном военном трибунале, сказавшего, что необходимость защищать основные права человека от режимов, которые вопиющим способом их нарушают, давно признана как часть международного права. Немецкие профессора также писали об этом. В примечаниях к рукописи своей речи Бен упоминал Иоганна Каспара Блюнчли и его работу "Das moderne Völkerrecht Процесс 129 der civilisierten Staaten" (1868 год) ("Современное международное право цивилизованных государств"). Блюнчли, один из выдающихся юристов своего времени, был швейцарцем, но сделал карьеру в Германии. Когда Бен призвал судей рассмотреть обвинения подсудимым "во имя цивилизации", он вдохновлялся личностью Блюнчли — экспертом, стоявшим у истоков международного права.

Именно поэтому Бен считал, что пункты обвинения "преступления против человечности" и "военные преступления" необходимо рассматривать как различные виды преступлений. Даже если деяния, в которых обвиняются подсудимые, идентичны в обоих случаях, они являются разными уголовными преступлениями. Для наглядности он привел пример из практики судов общей юрисдикции: если ограбление сопровождается нанесением телесных повреждений, то закон карает оба преступления. Здесь принцип тот же: убийство беззащитных мирных жителей является военным преступлением, но в то же время — частью другого, более масштабного деяния — геноцида или преступления против человечности. Последнее может иметь место как в военное, так и в мирное время, и преступный умысел направлен "против прав всех людей", а не только против лиц, находящихся в зоне конфликта. Называть такие деяния одними только военными преступлениями значило бы "неверно судить об их побуждении и истинном характере". Соответственно, центральное значение этого дела обвинение видит "в защите основных прав человека посредством закона".

В тоже время, продолжил Бен, сторона обвинения намерена "привлечь горстку людей к ответственности за действия, которые они, вероятно, не могли бы совершить в одиночку". По его словам, возникает вопрос о том, как измерить их вину. Бен размышлял над этим, обращаясь не только к судьям в черных мантиях, но и к подсудимым, которые через наушники следили за немецким переводом его выступления с серьезными неподвижными лицами. "Каждый, находящийся на скамье подсудимых, был полностью осведомлен о целях своей организации", — сказал Бен. Все обвиняемые занимали ответственные или командные должности в карательных отрядах. Как военачальники, они связаны законами, которые знакомы каждому, кто носит форму. Это включает в себя юридический и моральный долг предотвращать преступления в своей собственной зоне ответственности. Тот факт, что они действовали по приказу своего правительства или командира, не освобождает их от ответственности за преступные деяния.

Такими словами главный обвинитель завершил речь. Несмотря на то что он выглядел таким же сдержанным, как и в начале, его слова прозвучали с особой риторической силой: "Обвиняемые на скамье подсудимых — жестокие исполнители террора, написавшие самые мрачные страницы человеческой истории. Смерть была их инструментом, а жизнь — игрушкой. Если эти люди уйдут от наказания, то закон и порядок потеряют всякий смысл, и людям придется жить в страхе".

ПОСЛЕСЛОВИЕ.

"Солидарность с преступниками, а не с жертвами"

Самые шокирующие страницы книги о беспрецедентных заслугах и юридическом триумфе Бена Ференца посвящены, как ни поразительно, не детальному свидетельствованию преступлений айзнацгрупп. Тяжелее всего читать о том, как все закончилось. Нет, совсем не так, как требовал обвинитель. И даже не так, как решили судьи.

Ни один из обвиняемых не признал своей вины. Все настаивали, что просто были хорошими солдатами и выполняли приказ.

10 апреля 1947 года Бен Ференц увидел, как группенфюрер СС Отто Олендорф первым с невозмутимым лицом выслушал смертный приговор – казнь через повешение. Не проявив никакой реакции Олендорф снял наушники, кивнул, вернулся в лифт, дверь за ним закрылась, "и Бену показалось, будто тот спускается в ад".

"В общей сложности суд вынес четырнадцать смертных приговоров — больше, чем в любом другом последующем Нюрнбергском процессе и больше, чем в процессе над главными военными преступниками в Международном военном трибунале, который вынес двенадцать смертных приговоров". Двое получили пожизненное заключение. Троих приговорили к двадцати годам тюремного заключения, двоих — к десяти. Одному зачли срок, отбытый за время предварительного заключения.

Председательствовавший судья Масманно обладал, по собственному признанию, "чувствительной душой" - и прибег к уловке: чтобы не проявить слабость, он читал текст с листа и не снимал очки для чтения, поглядывая в сторону осужденных, чтобы их лица оставались "смутными и неразличимыми".

Тяжело было и Бену: "Каждый раз, когда Масманно медленно и сурово провозглашал "Смерть через повешение", Бену казалось, что его бьют молотком по голове. "Я боялся, что мой череп лопнет",— писал он позже. Никогда в жизни у него не было такой головной боли. Обычно, когда суд заканчивался, главный обвинитель устраивал небольшую вечеринку. Чтобы не нарушать традицию, Бен пригласил всю команду к себе домой. Но вечером у него не было никакого настроения праздновать, и он сразу отправился в постель. Главный обвинитель, который выиграл процесс и так уверенно справился, ушел со своей вечеринки".

Смертная казнь не казалась Бену слишком суровой: "Эти нераскаявшиеся массовые убийцы заслужили ее". Напротив, он опасался, что масштаб преступлений мог показаться "тривиальным", если казнь горстки преступников позволит считать вопрос решенным или даже забыть о нем. "Мы обязаны жертвам сделать их гибель более значимой", — размышлял Бен. Если бы можно было выявить их страдания и продемонстрировать, что закон не прощает такую жестокость, то только тогда призыв "Никогда больше!" мог бы стать реальностью. То, что случилось, нельзя было исправить, но нужно было попытаться предотвратить повторение подобных вещей в будущем".

После оглашения приговора он сделал то, чего не позволял себе в ходе судебного процесса: главный обвинитель посетил главного обвиняемого Отто Олендорфа в его камере – и с ужасом убедился, что тот ничего не понял, ничему не научился и ни о чем не сожалел.

Заключенных перевезли в тюрьму для военных преступников в Ландсберге – там, на Гинденбургринге, 12, когда-то отбывал заключение Гитлер после провалившегося путча 9 ноября 1923 года, и там написал первый том "Майн кампф", сформулировав суть национал-социалистической идеологии, которую потом Олендорф с коллегами реализовали на практике.

Гитлера освободили условно-досрочно 20 декабря 1924 года. Теперь столь же миролюбивых решений, к ужасу Ференца, требовало общество по отношению к самым кровавым преступникам. Множество немцев отнеслось к Нюрнбергскому процессу резко негативно, "правосудие победителей" активно критиковалось. А теперь общественность всерьез осуждала смертные приговоры худшим массовым убийцам. Адвокаты, журналисты, политики единодушно протестовали и призывали к милосердию, старательно избегая формулировки "военные преступления". В первых рядах защитников выступали видные представители церкви. Епископы публиковали в газетах статьи под заголовками вроде "Преступник или мученик?" - ставя под сомнение законность суда над Олендорфом, писали президенту США Трумэну прошения о помиловании. Неутомимая активная христианская общественница Елена Элизабет фон Изенбург, получившая известность как "мать ландсбергеров", в письме от 4 ноября 1950 года просила папу Пия XII встать на защиту "своих" узников: "Я лично знакома со всеми, кого это касается. Те, кто заглянул в души этих людей, не могут больше говорить о вине или преступлении". Папа обещал, что со стороны Рима будет сделано все, чтобы спасти жизни "ландсбергеров".

Евангельский пастор тюрьмы Карл Эрманн обосновал прошение об освобождении приговоренного к двадцати годам офицера зондеркоманды 4а айнзацгруппы С Вальдемара фон Радецки тем, что в декабре 1948 года тот вместе с другими заключенными участвовал в театральном представлении в тюремной церкви в канун Рождества, и организовал художественный вечер на Рождество 1949 года. Поэтому пастор считал, что Радецки, знающий, как "приобщить к миру классической немецкой поэзии и музыки" тюремных товарищей, "наилучшим образом проявит себя на свободе и сможет внести немалый вклад в укрепление сил внутри нашего народа, который готов строить новую жизнь".

Осужденных массовых убийц Пауля Блобеля и Вальдемара Клингельхёфера вновь приняли в церковное общение — после их демонстративного отпадения от церкви во время национал-социализма. Пастор тюрьмы сообщал, что оперный певец Клингельхёфер регулярно участвует в церковных богослужениях и причастиях и с удовольствием направляет свое певческое искусство "на служение церкви". Клингельхёфер, которого пастор именовал "врагом всякой несправедливости" и "человеком, который сегодня крайне нужен нашему народу для восстановления и реконструкции общества, в котором царит такая коррупция", еще недавно руководил зондеркомандой "Москва" и вносил в отчет данные об убийстве ста человек 13 сентября 1941 года и 1885 мирных жителей с 20 августа по 28 сентября. Под присягой на процессе он сообщил, что лично расстрелял тридцать евреев за то, что они без разрешения покинули гетто.

Сердобольная общественность все громче твердила, что виновные всего лишь выполняли свой долг и что примененные к ним наказания – откровенное самоуправство. Хорошим тоном стало утверждать, что признания получены под чрезмерным давлением или пытками. Показания свидетелей сочли сомнительными и оскорбительными. В послевоенном немецком обществе, вспоминал Бен, практически не было ощущения несправедливости в отношении преступлений, совершенных при национал-социалистическом правлении. За десять лет, которые Ференц провел в стране после 1945 года, он не встретил ни одного немца, который выразил бы свое сожаление, никто никогда не просил прощения. "Широкие круги немецкого населения проявили солидарность с преступниками, а не с жертвами".

"7 января 1951 года 3000 человек вышли на демонстрацию в Ландсберге против американской системы военного правосудия. Городская администрация на автомобилях с громкоговорителями призывала жителей принять участие в акции протеста. На рубеже 1950–1951 годов кампания достигла новых высот. На главу американской администрации Макклоя давили со всех сторон. Вмешалось даже немецкое руководство. Канцлер Аденауэр лично попросил Макклоя заменить еще не приведенные в исполнение смертные приговоры тюремным заключением, афедеральный президент Хойс вступился за такого убежденного преступника, как командир зондеркоманды 1а в Эстонии Мартин Зандбергер. Через два дня после демонстрации в Ландсберге ведущие члены бундестага встретились с Макклоем во Франкфурте, а также обратились к председателю бундестага Герману Элерсу (ХДС) и председателю внешнеполитического комитета Карло Шмиду (СДПГ). Как сообщила пресса, они подчеркнули, "что нужно, наконец, прекратить казни".

Макклой ответил, что окончательная судьба заключенных Ландсберга определяется не политическими соображениями, а исключительно соответствием принципам права. В тот же день парламент земли Шлезвиг-Гольштейн единогласно принял резолюцию с требованием не приводить в исполнение смертные приговоры.

Лидер социал-демократов Курт Шумахер говорил, что для части протестующих важно было "не сохранить жизнь осужденным, а оправдать бесчеловечность Третьего рейха".

В конце концов Макклой сдался. Он объявил о своем решении 31 января 1951 года. В "очень большом количестве случаев" он сократил сроки наказаний. "Даже с пятнадцатью осужденными на смерть, которые еще находились в Ландсберге — самой значительной фигурой среди командиров айнзацгрупп был Освальд Поль, — Макклой сделал все возможное, чтобы оправдать их: "В этих случаях я принимал во внимание все обстоятельства, которые могли обосновать помилование, и отвечал на все вопросы, вызывавшие сомнения, в пользу осужденных". Верховный комиссар подвел итог заявлением, что он стремился "поставить милосердие над правосудием".

"Из пятнадцати смертных приговоров в силе остались пять. Десять Макклой отменил. Из тринадцати заключенных в Ландсберге офицеров айнзацгрупп, которые были приговорены к смертной казни через повешение в Нюрнберге на основании обвинительного заключения Бена, девятерых он избавил от виселицы. Только в четырех случаях он сохранил высшую меру наказания. Он подтвердил смертные приговоры, вынесенные Олендорфу, Науману, Блобелю и Брауне, а также Полю по делу против Главного административно-хозяйственного управления. В этих случаях "непостижимость преступлений, за которые несут ответственность эти люди", исключала помилование. Как "командиры айнзацгрупп СС или карательных отрядов" Олендорф и его товарищи убивали всех евреев, цыган, душевнобольных и коммунистов, которые попадали в их руки.

Макклой заменил в порядке помилования смертные приговоры Биберштейну, Клингельхёферу, Отту и Зандбергеру пожизненным заключением. Вместо того чтобы предстать перед палачом, Блюме, Штаймле, Хенш, Зайберт и Шуберт были приговорены к тюремному заключению на срок от десяти до 25 лет. Остальные осужденные также воспользовались преимуществами сокращений, некоторые — существенными. Йост и Носске, приговоренные в Нюрнберге к пожизненному заключению, теперь должны были отбыть наказание сроком в десять лет, Шульцу заменили двадцать на пятнадцать лет. Срок наказания Зикса был сокращен вдвое — с двадцати до десяти лет. Рюлю и Радецки разрешили снять тюремную одежду и сразу освободили из тюрьмы. Ранее Макклой ввел систему бонусов за отбытый срок. За хорошее поведение заключенным сокращали срок на пять дней в месяц. Теперь бонус удвоился".

Но Германии было мало и этого. Кампания в защиту осужденных разгорелась с новой силой. "С 31 января по 9 марта 1951 года в офис Верховного комиссара пришло более тысячи писем по этому вопросу. Большинство из них призывали к помилованию и дальнейшему сокращению сроков наказания. Более 600000 человек подписали петицию о всеобщей амнистии. Во время дебатов в парламенте земли Баден-Вюртемберг депутат Немецкой народной партии (ННП) Хайнц Бурнеляйт назвал запланированные казни "легализованным убийством". Освальд Поль опубликовал открытое письмо под заголовком "Я обвиняю!" (Ich klagean!), а в антиамериканской брошюре, выпущенной в феврале 1951 года в связи с судебным процессом над представителями руководства СС, совершенно недвусмысленно говорилось о "германском деле Дрейфуса". Цинизм ситуации в том, что капитан Альфред Дрейфус, еврей по национальности, был приговорен во Франции в 1884 году к пожизненному заключению на Чертовом острове из-за судебной ошибки, вызванной антисемитскими взглядами, и Эмиль Золя публичным письмом "Я обвиняю!" (J’accuse…!), адресованным президенту республики, добился пересмотра дела. Теперь нацисты, убийцы евреев, бесстыдно сравнивали себя с известнейшей жертвой антисемитской правовой системы.

Несмотря на давление, Макклой оставил в силе смертный приговор оставшимся пяти. "Вечером перед казнью осужденные попрощались с женами. Согласно отчету, они выглядели спокойными и смирившимися со своей судьбой — то же говорили массовые убийцы в Нюрнберге о своих еврейских жертвах. Блобель и Брауне заявляли, что умрут невиновными. Олендорф казался отстраненным. Последними словами Наумана были: "Придет время, когда мы увидим, была моя казнь оправдана или нет".

Четверых главарей айнзацгрупп повесили 7 июня 1951 года между полуночью и 01:43 во дворе Ландсбергской тюрьмы. Очередность определили по алфавиту. Первым шел Блобель, потом Брауне, Науман и, наконец, Олендорф. Тела захоронили в безымянных могилах на кладбище Шпёттинг, расположенном рядом с тюрьмой, чтобы избежать возникновения культа мученика. Спустя несколько дней останки Олендорфа перенесли на семейную могилу в нижнесаксонский город Целле. На кладбище собралось столько людей, что всем не хватило места, и некоторые ждали за кладбищенской территорией. Бен сохранил статью, вырезанную из газеты от 16 июня 1951 года, с большой фотографией. В тексте были такие слова: "Руки 1300 человек, собравшихся на кладбище в Целле и вокруг него, взметнулись в “гитлеровском приветствии”, когда в могилу опускали гроб с останками бывшего обергруппенфюрера СС Олендорфа, последнего из семи военных преступников, казненных в Ландсберге".

Верховный комиссар США Макклой (к слову, близко друживший с Альфридом Круппом) по-прежнему сдавал позиции, затем эту политику умиротворения продолжил его преемник Джеймс Конант – все раньше и быстрее преступники выходили из тюрьмы, о былых сроках и строгости наказания никто не вспоминал. К середине 50-х практически все оказались на свободе. Последние осужденные в Нюрнберге вышли из Ландсбергской тюрьмы 9 мая 1958 года.

Они вернулись к уважаемым гражданским процессиям. "Штаймле преподавал в протестантской школе для мальчиков в Вюртемберге. Блюме предлагал свои юридические знания в риелторской компании. Зандбергер работал юристом на высокотехнологичном предприятии. В 1971–1972 годах прокуратура при Штутгартском земельном суде проводила предварительное расследование в отношении Зандбергера "за преступления национал-социализма". Сотрудники прокуратуры обратились за помощью к Бену, и он предоставил ссылки на некоторые важные документы, подтверждавшие факты. Однако вскоре производство прекратили на том основании, что Зандбергер был ранее осужден в Нюрнберге. Зикс использовал свои связи с другими бывшими членами НСДАП и после освобождения вместе с бывшим эсэсовцем Вернером Бестом, заместителем Гейдриха в службе безопасности и Генеральным имперским уполномоченным в оккупированной Дании, работал над общей амнистией для военных преступников.

Промышленник Фридрих Флик, с которым Зикс познакомился в Ландсберге, пробился в руководство издательства Леске в Дармштадте в 1953 году. Позже Флик работал менеджером по рекламе на тракторном предприятии "Порше Дизель Моторенбау" в Манцелле на берегу Боденского озера и независимым консультантом по менеджменту, преподавал маркетинг в академии для лидеров бизнеса. В начале 1970-х Герман Гизлер, один из любимых архитекторов Гитлера, построил Зиксу дом в Южном Тироле. Бывший командир бригады СС до конца жизни придерживался национал-социалистических идей. В предисловии к книге Гизлера "Другой Гитлер" (1977) он описал время, проведенное им в Ландсберге вместе с другими осужденными военными преступниками, как "годы стойкости, подтверждения некогда обретенных прозрений и правильности революционных целей".

"Это было ужасающе: убийцы из гиммлеровских карательных отрядов жили без угрызений совести и малейшего чувства вины, как признанные члены демократического немецкого послевоенного общества. Уже с 1951 года, когда были освобождены первые преступники из айнзацгрупп, Бен мог встретить их в любое время в ресторане или на трамвае: "Я часто думал об этом. Я много ездил, в том числе и на поезде, и всегда сначала заглядывал в купе, чтобы увидеть, кто в нем сидит".

Бену постоянно поступали смертельные угрозы. Носамым страшным для него был, по сути, крах дела жизни: "Освободить массовых убийц было позором. Мне казалось, что некоторые из решений продемонстрировали больше милосердия, чем справедливости", — сказал он, сардонически ссылаясь на кредо Макклоя "поставить милосердие над правосудием".