"Это не моя подпись!"

Кальтенбруннер приказывал отправить 12 тысяч евреев на принудительные работы в Вену?

[Американский ведущий юрист полковник Джон] Эймен: Я прошу показать подсудимому документ PS-3803, экземпляр номер USA–802. (...) Я обращаю ваше внимание на первые три абзаца. Вы заметите, что письмо исходит лично от вас и гласит следующее:

"Бургомистру города Вена, бригадефюреру СС Блашке.

Предмет: Назначение рабочей силы на значимые военные работы в городе Вена.

На: твое письмо от 7 июня 1944.

Дорогой Блашке: по особым причинам, указанным тобой, я между тем отдал приказы направить несколько эвакуационных партий заключенных в Вену-Штрасхоф. Бригадефюрер СС, доктор Дельбрюгге, собственно говоря, уже писал мне по этому же вопросу. Сейчас это вопрос четырех транспортных партий с приблизительно 12 000 евреев. Они прибудут в Вену за несколько дней.

Согласно предыдущему опыту, оценивается, что 30 процентов партий составят евреи, пригодные для работы, в таком случае приблизительно 3 600 можно использовать для работы, с пониманием, что они могут подлежать в любое время удалению.  Очевидно, что эти люди должны быть назначены для работы в крупных, хорошо охраняемых группах и размещаться в охраняемых лагерях, и это абсолютная предпосылка для доставки этих евреев.

Еврейские женщины и дети, непригодные для работы, которых держат в готовности для специальной акции и поэтому однажды изымут снова, также должны оставаться в охраняемом лагере в течение дня.

Пожалуйста, обсуди дальнейшие подробности с главным управлением государственной полиции в Вене, оберштурмбаннфюрером СС доктором Эбнером и оберштурмбаннфюрером СС Крумей от зондерайнзацкомманды Венгрия, которые находятся в Вене.

Я надеюсь, эти партии помогут тебе в осуществлении твоих неотложных работ.

Хайль Гитлер. Твой Кальтенбруннер".

Итак, вы вспоминаете это сообщение?

Кальтенбруннер: Нет.

Эймен: Вы отрицаете, что писали это письмо?

Кальтенбруннер: Да.

Эймен: Что же, я думаю, подсудимый, на этот раз на подлиннике письма стоит подпись. У вас есть подлинник?

Кальтенбруннер: Да.

Эймен: Это ваша подпись?

Кальтенбруннер: Нет, это не моя подпись. Это подпись либо чернилами, либо факсимиле, но она не моя.

Эймен: Подсудимый, я хочу показать вам образцы вашей подписи, которые вы давали во время ваших допросов, и прошу сказать мне, ваши ли это подписи. (...)

Кальтенбруннер: Я делал сотню таких подписей, и они, наверное, настоящие. Та, что карандашом, документ, подписанный карандашом, подписан мною.

Эймен: Что же, укажите их как-нибудь для того, чтобы трибунал мог посмотреть на подписи, которые вы признаете, и сравнил их с подписью на документе PS-3803, экземпляр USA–802?

Кальтенбруннер: Подписи на этих бумагах, написанные карандашом, мои, они мои.

Эймен: Все они?

Кальтенбруннер: Все три.

Эймен: Хорошо.

Кальтенбруннер: Но не эта чернилами.

Эймен: Очень хорошо. (...) С позволения трибунала, я хочу на секунду вернуться к документу PS-3803 с подписью. (...) Посмотрите на подпись и скажите мне, нашли вы или нет написанные от руки чуть выше подписи буквы D–e–i–n?

Кальтенбруннер: Да.

Эймен: И как я понимаю, это слово означает "твой"; другими словами, это интимное выражение, используемое только между близкими друзьями, верно?

Кальтенбруннер: В немецком есть только две формы завершения письма: "Ваш", В-а-ш, или "Твой", Т–в–о–й. Мы используем последнюю, "Твой", если у нас близкие отношения, дружеские отношения. Блашке, бургомистр Вены, это мой друг и, видимо…

Эймен: Итак, не является ли абсолютно смехотворным и немыслимым, что делается штамп или факсимиле, который содержит не только подпись, но и выражение "Dein" выше подписи?

Кальтенбруннер: Это было бы бессмыслицей, полностью согласен с этим, но я не говорил, что это должна быть факсимильная подпись. Я просто сказал, что это не моя подпись.

Это или факсимиле, или ее поставили ниже под другой подписью. Автор этого письма – вы не позволили мне закончить ранее, – как видно из кода в верхнем левом углу, находится в отделе IV A и B. Каждый в управлении и всем Германском рейхе знал, что бургомистр Вены, Блашке, и я были близкими друзьями с начала общей политической деятельности в Вене, то есть почти 10 лет, и он использовал похожую форму обращения "Ты". Поэтому, если, например, я отсутствовал в Берлине, и письмо было срочным – как я полагаю из его содержания, – сотрудник мог посчитать оправданным написать его в такой форме. Я, конечно, не разрешал ему, это совершенно невозможно, но только таким образом я это объясняю.

Эймен: Подсудимый, тогда, по крайней мере, вы согласны, что это не факсимильная подпись, правильно?

Кальтенбруннер: Было бы необычно использовать штамп со словами "Твой". Это совершенно не обсуждается. Поэтому сам сотрудник должен был подписаться. Каждый знал, что Блашке мой знакомый, и поэтому нужно было слово "Твой", если он вообще использовал мою подпись.

Пожалуйста, посмотрите на число "30" вверху. Из многих образцов написанного мною вы можете понять, что я совсем не так пишу.

Эймен: Подсудимый, не в равной ли степени смехотворно полагать, что человек, или сотрудник, как вы его назвали, подписывает такое письмо от вашего имени, пытаясь имитировать вашу подпись?

Кальтенбруннер: Сэр, совершенно правильно, само собой разумеется, когда пишут письмо бургомистру Вены, точно зная, что я с ним знаком, ставить мое машинописное имя на личном письме. Это бы тоже было невозможно. Если я был не в Берлине, у него было только две возможности: либо напечатать подпись, либо расписаться так, будто я, Кальтенбруннер, действительно был там.

Эймен: Не является ли фактом, что вы просто лжете о своей подписи на этом письме, таким же образом, как лгали трибуналу обо всем, о чем еще давали показания? Это не факт?

Кальтенбруннер: Господин обвинитель, целый год меня оскорбляют, называя лжецом. Целый год меня допрашивали сотню раз здесь и в Лондоне, и оскорбляли точно так же и даже хуже. Мою мать, которая умерла в 1943, назвали шлюхой, и много подобных вещей бросали мне. Этот термин для меня не нов, но я хотел бы заявить, что в подобном вопросе точно не говорю неправду, так же, как и в более важных случаях, когда я прошу трибунал поверить.

Эймен: Подсудимый, я полагаю, что, если ваши показания прямо противоречат 20 или 30 свидетелям и, более того, документам, то совершенно недостоверно, что вы говорите правду и что каждое свидетельство и каждый документ – фальшивка. Вы не согласны с таким предположением?

Кальтенбруннер: Нет. Я не могу признать этого, потому что у меня каждый раз при предъявлении мне документа сегодня складывается ощущение, что его можно с первого взгляда немедленно опровергнуть в большинстве существенных положений. 

Какие подписи Кальтенбруннера настоящие, а какие поддельные?

Эймен: Я покажу вам документ номер PS-535, который станет экземпляром USA–807, и, перед тем как последовать дальше, хочу спросить вас, ваша ли это подпись, ваш ли почерк внизу в этом документе.

[Документ передали подсудимому]

Кальтенбруннер: Да. Это моя подпись.

Эймен: О, эта ваша подпись, неужели?

Кальтенбруннер: Да.

Эймен: Вы признаете это? Правильно?

Кальтенбруннер: Это моя подпись, да.

Эймен: Итак, когда вас допрашивали ранее до процесса, вы отрицали, что это была ваша подпись, не так ли?

Кальтенбруннер: Нет, мне так не кажется.

Эймен: Что же, я зачитаю вам ваши показания в связи с этим, и посмотрим, поможет ли это вам вспомнить, отрицали вы или нет.

"Ответ: Из этого можно понять только то, что Вермахт намеревался написать мне письмо; произошло это или нет, и был ли я тем должностным лицом, кому следовало писать, очень сомнительно. Во всяком случае, Вермахт хотел связаться с Гестапо, как можно видеть из переписки, и я убежден в том, что офицер Гестапо, указанный в начале письма, и есть тот, кто написал этот документ.

Вопрос: Что же, это письмо, о котором вам ничего не известно, но которое, вместе с тем, устанавливает, как вы осуществляли свои желания, написав верховному главнокомандованию вооруженных сил. Это совершенно ясно.

Ответ: Но я отрицаю, что написал это письмо.

Вопрос: Секунду назад вы о нем не знали, но теперь отрицаете?

Ответ: Я не только не знал о приказе Гитлера, но также ничего не знал об этом письме.

Вопрос: Но вы признаете свою подпись?

Ответ: Я не говорил, что это моя подпись. Я только сказал, она напоминает мою подпись; и я также сказал, что, возможно, это лишь факсимиле. Я не могу вспомнить письмо такого содержания, подписанное мною.

Вопрос: Будет ли для вас более убедительным, если вы увидите оригинал письма, подписанный чернилами?

Ответ: Это бы точно было более убедительным, но все же не доказывающим, что я сделал ее чернилами".

Вы давали такие ответы на эти вопросы, подсудимый?

Кальтенбруннер: Естественно, я не помню, давал ли я такие ответы буквально. Но я хочу сделать для вас следующие замечания. Вопросы по поводу моей подписи, естественно, мне сотни раз задавали на допросах, особенно для того, чтобы сбить с толку. Сегодня – мне кажется, в первый раз увидев документ, – я сразу же заявил: "Да, это моя подпись". Я, конечно, знаю собственную подпись, я могу узнать ее. Однако вы также показывали мне подписи, которые точно не мои.

Знал ли Кальтенбруннер о деятельности айнзацгрупп?

Эймен: Итак, с позволения трибунала, у меня есть документ, который вчера прибыл на самолете, у которого есть только одна оригинальная копия, и который поэтому мы не смогли перевести. Поэтому я предлагаю, если это удовлетворит трибунал, переводчику зачитать выдержки из оригинала, взятого в личных материалах Шираха в Вене, и затем передать подлинный документ суду и обработать его как можно быстрее. (...) Это документ номер PS-3876. Это доклад, изданный Гейдрихом для всех высших руководителей СС и полиции и рейхскомиссаров обороны, о деятельности айнзацгрупп в СССР за январь 1942, и в списке рассылки присутствует имя подсудимого. (...)

Переводчик:

"Настоящим приложением я представляю вам девятый объемный доклад о деятельности айнзацгрупп полиции безопасности и СД в СССР. В будущем эти доклады будут направлять вам по мере появления. Подписано: Гейдрих"

Потом есть штамп "рейхскомиссар обороны Wehrkreis XVII, принято 5 марта 1942" и затем следует рассылка, в которой номер 13 гласит: "Высшему руководителю СС и полиции, группенфюреру СС, доктору Кальтенбруннеру".

Эймен: Его имя в списке, не так ли? Итак, не перейдете ли вы к "С" в этом документе.

Переводчик: Сейчас я читаю на странице девятой документа, выдержка под заголовком "С. Евреи"

"Отношение евреев к немцам все еще явно враждебное и преступное. Наша цель – настолько полностью, насколько возможно, очистить восточные страны от евреев. Повсеместно казни следует проводить таким образом, чтобы их вряд ли замечала публика. Среди населения, и даже среди оставшихся евреев, распространено убеждение, что евреев просто переселяют. Эстония уже очищена от евреев. В Латвии количество остававшихся в Риге евреев сократилось с 29 500 до 2 500. В Дюнебурге еще живет 962 еврея, необходимых для срочных работ".

Я пропускаю несколько параграфов и продолжаю:

"В Литве в Каунасе еще 15 000 евреев, в Шауляе 4 500, и в Вильнюсе еще 15 000, которые также необходимы для работы. В Белоруссии идет очистка от евреев. Число евреев в части страны, к настоящему времени переданной в гражданское управление, насчитывает 139 000. Между тем 33 210 евреев расстреляны айнзацгруппами полиции безопасности и СД".

Сейчас я пропускаю остальное из этой выдержки и продолжаю читать другой документ. (...) Это документ, который подписан Гейдрихом и на котором указана дата получения  28 апреля 1942, в списке рассылки на 14–м месте: "Высшему руководителю СС и полиции, группенфюреру СС, доктору Кальтенбруннеру, Вена".

Теперь я читаю со страницы 11 доклада выдержку, озаглавленную "С. Евреи":

"Различные методы использовались в решении еврейской проблемы на различных участках фронта. Поскольку большая часть восточной территории свободна от евреев, и поскольку немногих оставшихся евреев, необходимых для самой срочной работы, поместили в гетто, задача полиции безопасности и СД заключается в розыске тех евреев, которые в основном скрылись в сельской местности. Много раз арестовывали евреев, покидавших гетто без разрешения или не носивших еврейской звезды. Помимо прочего, трех евреев, присланных из Рейха в гетто Риги и сбежавших, поймала полиция и публично повесила в гетто. В ходе крупномасштабных антиеврейских операций 3 412 евреев в Минске, 302 в Вилейке, и 2007 в Барановичах были расстреляны…"

Сейчас я пропускаю три параграфа и продолжаю:

"В дополнение к проведению мер против отдельных евреев, которые известны своей политической или преступной деятельностью, задача полиции безопасности и СД заключалась в полной очистке крупнейших городов на оставшихся территориях Восточного фронта. Таким образом только в Ракове 15 000, и в Артемовске 1224 евреев были расстреляны, поэтому сейчас евреев там больше нет. В Крыму казнили 1000 евреев и цыган".

Это все.

Эймен: Подсудимый, вы все еще имеете наглость говорить трибуналу, что ничего не знали об операциях этих айнзацгрупп до того, как стали начальником РСХА?

Кальтенбруннер: В верхнем правом углу документа можно четко прочитать: "Высший руководитель СС и полиции…"

Председатель: Ответьте на вопрос, и затем вы сможете посмотреть на документ. Вы все еще говорите, что ничего не знали об этих айнзацгруппах?

Кальтенбруннер: У меня нет никаких сведений о содержании этого документа. Я хочу отметить, что ведомство инспектора общественной полиции направило это письмо 22 октября 1941. Технические доклады о боях на Восточном фронте и операциях полиции безопасности и СД, которые готовились тогда, основывались на приказах, отданных Гиммлером или Гейдрихом, а не на моих. Никоим образом этот документ не показывает, как я относился к вопросу в целом. То, что в списке рассылки указаны все высшие руководители СС и полиции и все ведомства, которым направили эти технические доклады, я не считаю доказательством того, что эти ведомства, то есть все люди, которые работали в этих ведомствах, обязательно должны были знать о них. Вы не можете предполагать, что такая осведомленность на самом деле возникла из докладов, касавшихся территорий, на которые соответствующие чиновники не имели ни юрисдикции, ни вообще какого-то влияния. Сегодня нет сомнений в том, что эти преступления совершались на Востоке. Но следует доказать, оказывал ли я на это влияние, интеллектуальное, законодательное или административное, и мог ли я остановить их, все это я абсолютно отрицаю.

Кальтенбруннер пытался подкупить парламентские выборы в Иране в ноябре 1943 – феврале 1944 года?

[Советский помощник обвинителя полковник Лев] Смирнов: Если подсудимый занимался, как он говорил вчера, чистой информацией и, кроме информации, ничем другим не занимался, то считал ли он подкуп выборов в Иране, получение на это одного миллиона томанов от Риббентропа и посылку специальных агентов для подрывной политической деятельности относящимися к чисто информационной работе?

Кальтенбруннер: Я точно не имел никакого отношения к подкупу голосов в Иране, но я признаю, конечно, что агенты моей разведывательной службы работали в Иране.

Смирнов: Вы у Риббентропа просили миллион томанов или нет, на подкуп?

Кальтенбруннер: Нет, у меня имелись значительные средства, чтобы самому платить агентам.

Смирнов: Письмо подсудимого Кальтенбруннера было передано суду в качестве доказательства под номером СССР–178, Риббентроп признал ассигнования им одного миллиона томанов. Подсудимый опровергает это показание Риббентропа?

Кальтенбруннер: Мне кажется, я не требовал от Риббентропа никаких денег, потому что имел их достаточно. Покажите мне это письмо. Может быть, такое возможно.  В моем распоряжении были значительные средства для разведывательной службы.

Смирнов: Подлинник этого письма был передан суду при допросе Риббентропа. У нас только копия, но подлинник может быть принесен из документальной комнаты. Тут сказано:

"Для того чтобы оказать решающее влияние на выборы, нужен подкуп, для Тегерана необходимо 400 000 томанов, а для всего остального Ирана по крайней мере 600 000 томанов".

Кончается это письмо следующим абзацем:

"Прошу вас сообщить мне, возможно ли получение 1 миллиона томанов от министерства иностранных дел.

Переслать эти деньги можно будет с людьми, отправляемыми нами туда самолетом.

Хайль Гитлер. Преданный вам Кальтенбруннер, СС обергруппенфюрер".

Это письмо определенного содержания. Риббентроп признал его.  Вы отрицаете показания Риббентропа?

Кальтенбруннер: Ни в коей мере, но я хотел бы добавить следующее касательно этого документа. Я не смог вспомнить его так просто, потому что его написали в управлении VI. Я не знаю содержания – не знал его до сих пор. Я совершенно уверен в том, что подписал его, потому что это письмо рейхсминистру, которое, конечно, по соображениям такта, я должен был подписать лично. Что касается самого предмета, я благодарен, что последний вопрос в этом перекрестном допросе – это вопрос, который относится к сфере моей непосредственной деятельности. Вы первый обвинитель, которому я должен быть благодарен за это и который больше не скрывает того факта, что мои агенты и моя деятельность распространялись вплоть до Ирана.

Смирнов: Это ваша подпись?

Кальтенбруннер: Да.

Смирнов: Я не имею вопросов к подсудимому.

Источник:

Стенограмма Нюрнбергского процесса. Том X  / Перевод с английского и составление — Сергей Мирошниченко, Новочеркасск /2021. — (Первопубликация)

Благодарим исследователя международного права, юриста Сергея Мирошниченко за помощь в подготовке материала

Подготовил Даниил Сидоров