Утонуть в потоке горя

Название выставки – строка из хрестоматийного стихотворения Ольги Берггольц “Февральский дневник”. Она сразу погружает в один из ключевых сюжетов: блокаду Ленинграда. Выставка также рассказывает о сожженных деревнях России, количество которых до сих пор даже не посчитано, о крестьянах, чей мир навсегда был разрушен войной. О городах и горожанах, судьбы которых были искалечены войной. О концентрационных лагерях и их жертвах. Место преступления – и состав преступления. Виновники преступлений – и жертвы преступлений. Выставка показывает противоположности – и ставит зрителя перед фактом в самом жестоком виде. Приходится выбирать сторону. 

Выставка включает уникальные фото. Один из символов экспозиции – фото Мурманска, от которого после налета остались только остовы труб. Это наш угол зрения. Есть и противоположный. Немцы-фотолюбители из числа действующих офицеров и солдат любили снимать. Запечатлевали казни и карательные операции.

Такие фото оккупанты часто носили с собой вместе с фотографиями жен и детей. Повседневность зла, насилие как фон для позирования и улыбок – больше всего эти фото напоминают охотничьи снимки с трофеями. Коллекция страданий “аборигенов”, которой солдаты вермахта могли похвастаться перед друзьями и домашними. На одной их таких фотографий команда карателей позирует, улыбаясь, на фоне пламенеющей избы

“Мы нашли в Центральном Архиве Вооруженных Сил большой блок новых фотоматериалов, – рассказывает куратор выставки от Российского военно-исторического общества Андрей Назаров. – Наши части, особенно во второй половине войны, когда советские войска наступали, имели возможность вести боевые летописи, делали огромное количество фотографий и подшивали в фотоальбомы. Это ценнейшие вещи. И часть из них здесь представлена. 

Создатели экспозиции – Еврейский музей и Центр толерантности совместно с Военно -историческим обществом, при участии Военно-медицинского музея, Мемориального музея истории обороны и блокады Ленинграда, Музея современной истории России – построили выставку как эмоциональное путешествие из одной точки горя к другой.

Закопченная изба, пахнущая сыростью и тленом, с настоящими предметами быта – из нее ушли, утекли, исчезли люди, она часть исчезнувшей русской советской цивилизации. На эти бедные избы обрушился главный удар нацистов. Зайдя в дом, можно почувствовать каково это было – находиться на оккупированной территории и решать, куда податься: в партизаны, в беженский обоз? Или оставаться на месте и ждать печальной участи. Что с нами будет: угонят в Германию, расстреляют, сожгут, повесят? В этом сегменте экспозиции из динамиков периодически раздаются выстрелы – и рефлекторно вжимаешь голову в плечи.

“Нам хотелось создать эмоциональный фон, потому что это единственный способ донести документальную информацию, – говорит Мария Гадес, куратор выставки от Еврейского музея и центра толерантности. – Но мы не строили выставку исключительно на ужасах, мы шли путем образов. Создали образ деревенского дома. Внутри самого дома информации мало – кроме предметов быта там фактически ничего нет. Но ощущение потерянности, утраты этого мира присутствует вполне. И ощущение подлинности – там настоящие старые предметы, которые собирались по разным местам. Художник по застройке Мария Утробина много работает в театре и кино, а для выставочной архитектуры важно то же самое – создание среды”.

Авторы создали пространство, напоминающее одновременно дощатый сарай, барак, концлагерь, вагон-теплушку – образы жестокого XX века, который превратил человека в скот, в резервуар для свежей крови, в полезное мясо, из которого можно и ткань изготовить, и удобрение. 

Посреди дощатого настила – детский гробик на санках, знак блокадного Ленинграда из стихотворения Берггольц:

Скрипят, скрипят по Невскому полозья.

На детских санках, узеньких, смешных

В кастрюльках воду голубую возят,

Дрова и скарб, умерших и больных.

История блокады показана через несколько предметов. Весы, ломтик хлеба, объявления, повторяющие подлинные: “Сменяю на продукты золотое кольцо с сапфиром, портсигар серебряный”, “Продается кипяток для населения”. Мишка, переживший своего владельца – иллюстрация известного музейного парадокса, который состоит в том, что вещи оказываются прочнее и неуязвимее людей, обретает тут свое самое мрачное воплощение. Владельцем игрушки был ребенок, умерший в блокаду. Еще один предмет – сандалии ленинградской девочки Нади Лаврентьевой, купленные на год, на первые шаги. Трагедия со счастливым финалом: девочка не смогла вовремя научиться ходить из-за голода, но все же пошла – к четырем годам. 

Третья точка горя – экспозиция, посвященная концлагерям. Создатели рассказывают о многочисленных видах лагерей. Предметов немного, но они символичны: матроска и гольфы ребенка, погибшего в Майданеке, роба заключенного, номерок, который должен был носить военнопленный, и кусок ткани из волос. И вместо икон в этом месте скорби – три картины Гелия Коржева, как триптих. 

Выставка на тему убийства людей, мирных жителей всегда вызывает глухое чувство тупика: как, почему, зачем и что делать? Сложно смотреть на это, слишком больно. Но боль можно перетерпеть, если есть выход к свету. А здесь выхода нет. И света нет  – только от тусклых лагерных ламп. Ни спасения, ни решения, ни объяснения произошедшему, ни иммунитета, ни уверенности в том, что с нацизмом покончено

Кураторы говорят, что даже для них, профессионально погруженных в тему, работа над материалами к выставке стала испытанием.

Наше представление о преступлениях нацистов неполное, мы воспринимаем их фрагментарно: совершено преступление, оно расследовано, доказано, виновники осуждены, некоторые скрылись. Но в реальности не было никаких отдельных преступлений. “Это была река огня и крови, которая текла на протяжении трех-четырех лет. Самое страшное заключалось в абсолютной системности уничтожения мирного населения”, – говорит куратор Андрей Назаров. И предупреждает, что он может иногда плакать, рассказывая о выставке.