Плоть и кровь

Одним из непременных условий для звания истинного арийца и права стоять у руля Третьего рейха была характеристика: "прекрасный семьянин". Все влиятельные нацисты демонстрировали общественности глянцевую картинку своей жизни – крепкие браки, верных жен-соратниц и ангелоподобных детей, с молоком матери впитавших великие идеи фюрера. Отдельным пропагандистским штампом – и весьма эффективным – были то и дело публикуемые фотографии или кадры в киножурналах, на которых ближайшие сподвижники Гитлера представали в кругу образцовых семей, любуясь подрастающей сменой – трогательными пухлощекими малышами и вдумчивыми очаровательными подростками, будущей элитой.

Спустя не так уж много времени именно эти фотографии и хроникальные кадры будут повергать в оцепенение новых зрителей, знающих о бесславном конце и позорной жизни каждого из бонз-преступников. Люди снова и снова будут задаваться вопросами: как высокопоставленным нацистам удавалось разграничивать две области своей жизни несокрушимой стеной, как у них получалось в одной из них быть кровавыми бесчеловечными палачами, а в другой – нежными отцами, баловавшими отпрысков и учившими их отличать хорошее от дурного?

Вслед за этими вопросами неизбежно возникали другие. Что случилось потом с детьми всем миром заклейменных "шишек" Третьего рейха? Кем они стали? Как построили собственную жизнь? Как отнеслись к тому, что узнали об отцах? Посчитали ли, что несут вину и ответственность за тех, чьим продолжением являются?

В течение многих лет журналисты и писатели буквально охотились на потомков нацистской верхушки, но очень немногие соглашались хоть чуть-чуть приоткрыть дверь в свою жизнь. Кто-то сменил фамилию и постарался затеряться. Кто-то решил жить собственной жизнью, отделив себя от деяний отцов, и "просто об этом не думать". Одни продолжали боготворить родителей и либо отказывались верить в их преступления, считая жертвами оговора, либо разделяли их убеждения. Другие выбирали путь примирения и пытались любить с открытыми глазами, несмотря ни на что и ни о чем не забывая, в духе "да, он совершил много непростительного запредельного зла, но отцом был прекрасным". Были и третьи – те, кого до основания потрясли открытия об истинной природе отцов, и кто от них отрекся и посвятил жизнь разоблачению и покаянию.

У них брали интервью, о них писали статьи и книги, снимали документальные фильмы. А некоторые из них написали книги сами – в надежде объяснить себя, обращаясь напрямую не то ко всему миру, не то к уже ушедшим родителям.

Карета превращается в тыкву

Детство, ранние воспоминания у детей высокопоставленных нацистов – как под копирку. Богатство, роскошь, беспредельные возможности, бесконечное баловство и ощущение совершенно правильно устроенного мира.

Маленький Никлас Франк, сын "польского мясника", хозяина Генерал-губернаторства на территории оккупированной Польши, навеки запомнил несколько дворцов, ставших семейными владениями, - по их коридорам он разъезжал на автомобильчике, нарочно врезаясь в вынужденную терпеть челядь, забавы ради требовал от старых слуг подниматься и спускаться по длинным лестницам. А в роскошном собственном вагоне они с мамой курсировали из Польши в Германию и обратно: мама вывозила все новое и новое награбленное добро.

Маленькая Эдда Геринг не знала отказа ни в чем – ее баловала вся страна во главе с боготворящими позднюю единственную дочь родителями, и еще в раннем детстве она стала обладательницей немалой коллекции шедевров изобразительного искусства и ювелирных украшений.

Маленького Адольфа-Мартина Бормана в детстве все называли "Кронци" - сокращением от "кронпринц" (наследный принц).

Маленький Рихард фон Ширах считал своих родителей и дедушку божествами: еще бы, дедушка Генрих – личный друг и фотограф фюрера, мама – практически воспитанница фюрера, папа – человек, сделавший гитлерюгенд мечтой каждого немецкого ребенка, а теперь царящий в прекрасной Вене.

Маленькую Гудрун Гиммлер, которую папа называл "Пюппи", буквально носили на руках все папины друзья и товарищи, и возможность поехать с папой к нему на работу была для нее счастьем: прекрасные ухоженные лагеря-городки, вежливые люди в полосатых пижамах, выставки рисунков заключенных, которые под папиным строгим, но добрым надзором становятся хорошими.

Маленькие отпрыски Рудольфа Хёсса и вовсе жили буквально через калитку от главного лагеря – Аушвица/Освенцима, и у них было множество изумительных игрушек, сделанных заключенными, вплоть до большого деревянного самолета, комфортнейший дом, оборудованный по последнему слову техники, собственный бассейн и великолепный сад, в котором так славно было играть и самим собирать клубнику (только мама, называвшая это место "раем на земле", велела очень тщательно мыть ягоды, потому что они всегда немного пахли гарью и иногда на них были хлопья сажи).

То время все вспоминают как утраченный рай. У всех папы очень-очень много работали – и, конечно, именно тяжелым самоотверженным трудом на благо отечества зарабатывали такую чудесную жизнь и дом-полную чашу. Всех детей воспитывали как наследных принцев – прививали манеры, оздоравливали, приохочивали к чтению и музыке, окружали нянями, гувернантками и домашними учителями, отправляли в лучшие школы. Но на некоторые шалости смотрели вполглаза. И маленькому Никласу Франку ничего не было за то, что он некультурно показывал язык из окна роскошного автомобиля каким-то гадким грязным и тощим детям-оборванцам, проезжая мимо – мама взяла малыша с собой "за покупками" в Краковское гетто. Зато как весело было, когда ради его потехи папины подчиненные сажали на спину осла каких-то худых плохих недолюдей, осел взбрыкивал, сбрасывал очередного, тот падал в пыль и не мог пошевелиться, и тогда подтаскивали следующего, и все вокруг смеялись до колик, а потом пили какао. Правда, старший брат Норман однажды играл на варшавской улице в футбол и увидел, как неподалеку застрелили сразу несколько человек. За обедом он решился спросить папу, что это значило, а папа щвырнул вилку, заорал "я ничего не желаю об этом слышать" и ушел из-за стола.

Им всем было что терять. Бесчисленные поместья, роскошные дома, мебель, предметы искусства, драгоценности, деньги, автомобили, яхты, модную одежду, домашние зверинцы и кинотеатры, сады, бесплатную прислугу, светские развлечения. Статус. И, главное, представление о самих себе.

К концу войны иллюзий уже не было – их семьи переезжали все глубже в тыл, их матери тащили с собой сумки, битком набитые драгоценностями, их старшие братья гибли на фронте или попадали в плен, а потом произошло невозможное: нацистская Германия капитулировала, и детство закончилось вместе с ней.

Изгнание из рая

Все отцы пытались сбежать. Некоторые при этом погибли – отец Гудрун Гиммлер ухитрился раскусить ампулу с ядом во время осмотра британским врачом. Некоторые пропали без вести – никто не знал, куда подевался отец Адольфа Мартина Бормана. Некоторых "взяли" очень жестоко – впервые в жизни на своей шкуре прочувствовали избиения отец пятерых детей Хёссов и отец Никласа Франка. Некоторые отцы сдались, стараясь сохранить максимум достоинства – отец Эдды Геринг сам подошел к противнику и назвался. Многие из них оставили семьям те самые маленькие ампулы на крайний случай. Но никто из жен так и не решился убить детей. Бестрепетно уничтожили свое потомство, перед тем как покончить с собой, только родители шестерых маленьких Геббельсов, имя каждого из которых начиналось на "Х" в честь Гитлера.

Некоторых мам тоже отправили в лагерь – и четверо фон Ширахов разом остались совершенно одни, а Адольф Мартин Борман осиротел, потому что его мать умерла от рака в тюремной больнице. После закрытия его школы в апреле 1945 года он какое-то время жил по фальшивым документам в семье фермера, обратился в католичество и прямо во время службы, в которой участвовал как алтарный мальчик, был арестован американской разведкой.

Младшие Ширахи в итоге были вывезены куда-то в сельскую местность, где в буквальном смысле скитались, искали себе еду в лесу и поле и носили опорки из автомобильной покрышки. Многие дети оказались в интернатах. Некоторым повезло воссоединиться с мамами – им даже было что есть, потому что предприимчивые мамы распродавали присвоенные украшения и вещи евреев, убитых папами. Кого-то взяли на воспитание бабушки и дедушки – зачастую убежденные нацисты.

Потом стало можно навещать отцов в тюрьме. Для каждого из детей это стало по-настоящему травмирующим опытом – ведь папы совершенно точно сидели в этом ужасном месте совершенно незаслуженно. Шестилетний Никлас Франк в последний раз увидел отца, когда все уже знали, что скоро того повесят, и не мог понять, зачем тот лжет, уверяя, что ближайшее Рождество они встретят вместе. А Рихарду фон Шираху было суждено навещать отца в ближайшие двадцать лет – раз в год, по тридцать минут. К каждому свиданию он готовился, записывая вопросы, и ни разу за все годы отец не спросил его самого ни о чем, в основном рекомендуя очередную оперу к прослушиванию.

Большинство хотя бы в первое время узнали бедность, а иногда и нищету. И практически все столкнулись с первым следствием своего привилегированного прямого родства: если еще недавно их фамилии открывали любые двери, то теперь перед этими фамилиями двери наоборот захлопывались.

Джинн из бутылки

Правда об отцах открывалась не сразу. Для кого-то это и не было секретом – дети Рудольфа Хёсса знали о том, кем он был и что делал (пусть и не в полном масштабе), и целиком поддерживали отца – так они понимали верность.

Легче было другим. Так, Манфред Роммель, сын любимого гитлеровского полководца по прозвищу "Лис пустыни", утратил иллюзии относительно лично фюрера и нацизма в целом, когда убили его отца. После покушения в 1944 году Гитлер посчитал, что Эрвин Роммель как минимум знал о планах заговорщиков – хотя тот оправлялся дома после тяжелейших ранений. На глазах у Манфреда в дом приехали высокопоставленные офицеры и забрали отца. Тот шепнул сыну напоследок, что ему поставили условие: либо он покончит с собой, либо пострадает вся его семья. Роммель-старший принял яд, а хоронили его с почестями, вся Германия погрузилась в траур: по официальной версии, прославленного фельдмаршала подвело сердце. Через полгода 15-летний Манфред дезертировал с фронта без всякого чувства вины.

Еще легче было Бертольду фон Штауффенбергу: его отец, как раз и совершивший то самое покушение на фюрера, в глазах детей был героем. Мать объяснила, что отец, Клаус, сделал это ради Германии и конца войны. Стыдиться его имени детям никогда не пришлось – разве что впоследствии их раздосадовало, что католика и аристократа сыграл сайентолог и простолюдин Том Круз.

А вот Монике Хертвиг, дочери коменданта лагеря Плашов Амона Гёта, пришлось много хуже. В детстве она серьезно считала, что ее отец и заключенные-евреи в Плашове жили как одна большая семья, а в подростковом возрасте гордилась родителями-героями: они жили в прекрасном доме, купленном у еврейки, которой помогли спастись и бежать за границу. Казнь отца казалась ей чудовищной несправедливостью. Первые сомнения она испытала подростком, когда стали просачиваться слухи о том, что отец был как-то причастен к убийствам. На вопрос, сколько конкретно человек он мог убить, мать туманно отвечала Монике "нескольких", а потом и вовсе прекратила все разговоры. Чем старше она становилась, тем сильнее хотела узнать правду. И выяснила, например, что дом ее детства получен путем шантажа: Амон вынудил хозяйку продать его по бросовой цене, обещав ей неприкосновенность на ближайший год и возможность уехать. Спустя две недели после продажи женщину забрали в лагерь и расстреляли. Затем Моника пережила шокирующий случай: увидела у бармена-приятеля в кафе, куда иногда заглядывала, номер на руке. По ужасному совпадению, оказалось, что он был именно в Плашуве. Еще не зная о том, что там творил ее отец, Моника назвала свою фамилию, и реакция собеседника была страшной. Постепенно ей открылось все: что Амон собственными руками убил не менее 500 человек, и что одним из его любимых развлечений было по утрам стрелять с балкона в заключенных.

Особенно в женщин с маленькими детьми, потому что было интересно, получится ли убить двоих одной пулей.

Когда вышел фильм Стивена Спилберга "Список Шиндлера", Моника решила, что должна его посмотреть. Муж отказался ее сопровождать в кинотеатр, и она поехала в соседний город сама. После просмотра фильма, где ее отца сыграл Рэйф Файнс, она физически заболела.

Борман-младший открывал правду постепенно. В 1943 году он спросил отца, как бы тот простыми словами объяснил национал-социализм. Тот ответил просто: "Исполнение желаний фюрера". Адольф Мартин был убежденным юным нацистом и даже учился в Академии нацистской партии в Тироле. После краха рейха и исчезновения отца он отказался от имени "Адольф", но все еще считал, что Борман ни в чем не повинен. Перелом произошел из-за фотографий Берген-Бельзен – печей, детских трупов. Когда Мартин-младший узнал, что все это доказанно совершалось по приказу отца, он окончательно решил стать священником (Мартин-старший в бога не верил и религию ненавидел).

Все равно его не брошу, потому что он хороший

Взрослеющие, а затем и окончательно ставшие взрослыми дети Третьего рейха в большинстве следовали родовым заповедям: почитай отца своего. И в результате выбирали либо закрывать глаза на очевидное, либо считать отцов оболганными мучениками или жертвами преступных приказов, либо и вовсе полностью признавать их правоту, непогрешимость и неподсудность. В любом случае, говорить о родителях дурно они считали предательством. Легче всего пришлось тем, кто благополучно рос в государствах Латинской Америки под крылом успешно сбежавших и отлично устроенных отцов-преступников. Сложнее – тем, кто остался в Германии.

Скажем, Клаус фон Ширах и Эдда Геринг просто наотрез отказывались говорить об отцах на протяжении нескольких десятилетий. Гудрун Гиммлер по сути стала королевой тайной нацистской организации и убежденной продолжательницей дела отца, а Вольф Рюдигер Гесс потратил всю жизнь на реабилитацию имени вечного сидельца Шпандау, в ущерб работе и собственной семье.

Рудольф фон Риббентроп, воевавший вполне самоотверженного, получивший пять фронтовых ранений и несколько наград, многое знавший от отца, а кое-какие решающие события видевший своими глазами, был до конца жизни убежден, что того казнили несправедливо. В конце концов он даже написал книгу "Мой отец Иоахим фон Риббентроп. «Никогда против России!»", посвященную разбору внешней политики Третьего рейха и вкладу главы нацистского МИД. 

Рольф Менгеле, сын кошмарно знаменитого садиста по прозвищу "Доктор Смерть", ставившего опыты на узниках Аушвица, отлично знал, где прятался отец. Йозефа Менгеле разыскивали спецслужбы всего мира, в первую очередь Моссад. Несмотря на то, что отец откровенно пренебрегал сыном, а после бегства в Бразилию развелся с его матерью и женился на вдове своего брата, и несмотря на то, что Рольфу было все известно о его преступлениях, он так и не нашел в себе сил выдать Йозефа. Считал это "предательством рода". Рольф стал юристом, он поддерживал отношения с отцом, тот не скрывал, что ни в чем не раскаивается. Сын хранил верность даже после смерти. Сложная разведывательная операция израильских агентов, неотступно следивших за Менгеле-младшим, в итоге привела к шокирующему открытию: врач-убийца, имя которого стало нарицательным, был уже четыре года как мертв. Зато после этого его сын принялся каяться и приносить извинения еврейскому народу. 

Все второе поколение Хёссов разделяло убеждения монструозного коменданта Аушвица и глубоко чтило его память. После войны им пришлось несладко – жили в страшной бедности, пока старший сын Клаус не нашел работу. Годы спустя, в 1980-х, он, нищий алкоголик, умрет в Австралии. Эмигрировала и Инге-Бриджит. Долгое время она скрывала от всех, чья дочь. Работала моделью в Испании, переехала с мужем в США и там устроилась в салон красоты, который принадлежал еврейке. В конце концов призналась, кем является, но ее не уволили, и Инге-Бриджет проработала там 35 лет. Ее дети и внуки не говорят по-немецки и не знают о Рудольфе Гессе. Сейчас она умирает от рака. Неизлечимо больна и ее старшая сестра Хайдетраут, точное местонахождение которой в Германии неизвестно. Скрывается от всех и младшая сестра Аннегрет, а младший сын Ханс-Юрген подался в иеговисты и оборвал всех связи с семьей, жив ли он, никто не знает.

Наотрез отказывались от каких-либо публичных высказываний члены клана Квандт. А между тем это – чрезвычайно удачливые прямые потомки Магды Геббельс, ветвь, порожденная ее сыном от первого брака. Харальду Квандту много помогал отчим Йозеф, и пасынок не подвел, стал убежденным нацистом. Служил в люфтваффе, побыл в плену у союзников, а по возвращении получил баснословное наследство от родного отца – целую индустриальную империю, сделавшую его богатейшим гражданином ФРГ. Более 200 компаний – текстильных и фармацевтических фабрик, автомобильных заводов, крупный пакет акций BMW. У Харальда родилось пять дочерей, состояние которых к нашим дням порядково выросло. Ни их отец, погибший в автокатастрофе в 1967 году, ни они никогда не давали интервью о Геббельсах, отделываясь формулировкой о неэтичности. Одна из дочерей Харальда, Колин-Беттина, прошла гиюр и вышла замуж за еврея, и ее сына, внука Магды Геббельс, зовут Хаим, он живет в Израиле и служит кадровым военным.

Сразиться с дементором

Признание вины отцов и выход из их тени имели любопытную особенность. Второе поколение – собственно, сыновья и дочери – в подавляющем большинстве предпочитали молчать. Поколение внуков чувствовало себя чуть более свободно, но сталкивалось с единодушным осуждением клана в случае отречения от бравого дедушки. В любом случае, редкие отщепенцы, решавшиеся публично осудить нацистского предка, понимания в семье не встречали.

Самый тяжелый крест достался Никласу Франку – его родные не испытывали ни малейшего чувства стыда за отца-"польского мясника". Всеми ужасными открытиями о Гансе Франке он пытался делиться с сестрами и братьями, но те ничего не желали знать. Написанную им разоблачительную книгу приняли крайне тяжело. Тень отца погребла всех. Бригитта, с юности уверенная, что умрет в возрасте отца, покончила с собой в 46 лет. Зигрид эмигрировала в Южную Америку и умерла, достигнув возраста матери, и до конца не простила младшего брата за вынос сора из избы, впрочем, их общение прекратилось после короткого телефонного разговора, в котором сестра в форме циничной шутки дала понять, что не верит в Холокост. Младший брат Михаэль спился и умер в 1990-м. Сложнее всего сложилась жизнь старшего брата Нормана, продолжавшего любить отца. Он понимал, что Ганс Франк был преступником, знакомился со всеми доказательствами, но не находил сил признать его виновным и согласиться с правомерностью его казни. Тем не менее, Норман считал, что сын военного преступника не должен иметь детей – и у него их не было. На его долю выпало еще одно испытание. Жена покончила с собой, не выдержав присутствия в этом браке вечного третьего – повешенного свекра: Норман думал об отце постоянно и замыкался в этих мыслях. После гибели жены он пытался наложить на себя руки. И в конце концов умер в плачевном состоянии, совершенно опустившийся.

Шестеро детей главного архитектора Третьего рейха и рейхсминистра вооружений Альберта Шпеера большей частью старались воздерживаться от публичных высказываний и вообще держаться в тени. В ответ на любые вопросы они просто отсылали к мемуарам и дневнику отца. Им не пришлось переживать особенных притеснений, и фамилия выраженной антипатии ни у кого не вызывала: возможно, дело было в феноменальном обаянии любимца Гитлера, когда-то покорившем нацистскую Германии, или в том, что его впечатляющее архитектурное наследие сохранилось, или в том, что на Нюрнбергском процессе он использовал блестящую хитрую стратегию, максимально сняв с себя ответственность. Как бы там ни было, проблем с поисками работы у детей Шпеера не было никогда. И если Альберт-младший стал архитектором, продолжив династию, то его сестра Хильда, издатель и социолог, в итоге выбрала политическую деятельность – оказание помощи пострадавшим от нацистского режима жертвам антисемитизма. Сын Хильды Мориц Шрамм живет в Дании, женат на датчанке, растит сына, с которым говорит по-датски, и служит профессором в Университете Южной Дании, изучает немецкую и датскую литературу. Деда он обожал, но думать о его дурном прошлом не отказывается. И в итоге выбрал для себя любопытную стратегию: поступать в карьере не так, как поступил бы Альберт Шпеер, чтобы не стать заложником губительного семейного тщеславия. Там, где дед ухватился бы за возможность, внук осознанно делает шаг назад и уже несколько раз отказывался от повышения. Тем не менее, Мориц, его мать и дядя не общались с другими членами клана – среди них нашлись те, кто предпочитал выставлять Альберта невинным мучеником.

Дочь Амона Гёта Моника нашла в себе силы разорвать всякую эмоциональную связь с повешенным отцом-маньяком. Она рассказывала о нем правду в документальных фильмах, давала интервью и сама написала книгу "Я должна любить своего отца, не так ли?" К тому времени ее мать, не вынеся правды об обожаемом муже, покончила с собой в конце 1980-х. Моника пошла против отца и его представлений и в личной жизни: в 1969 году у нее был короткий роман с нигерийским студентом, от которого она родила дочь. Девочку отдали на удочерение, но связь с нею не оборвали, и лишь в двадцать лет выросшая Дженнифер Тидж впервые встретилась с матерью. Правду о предке-нацисте она узнала из биографической книги о Монике. В 2013 году женщина-мулатка, дочь нигерийца, написала книгу "Амон. Мой дед бы меня расстрелял".

Дочь генерала Ваффен-СС Карла Вольфа, ближайшего соратника Гиммлера, всей своей жизнью перечеркнула воззрения отца. Урожденная Хельга, она стала известной под именем Фатима Гримм – как одна из первых новообращенных мусульманок Германии. Сначала она была замужем за чешским востоковедом-мусульманином, потом – за немецким, редактировала и возглавляла два исламских журнала и осуществила перевод Корана на немецкий с комментариями в пяти томах. Фатима пережила период гонений: одни не хотели общаться с ней из-за ее отца, другие – из-за мужей и новой веры. Среди последних оказалась Гудрун Бурвиц/Гиммлер, разом разорвавшая близкую дружбу с детских лет.

Очень по-разному выстроили свои жизни родственники Геринга – может быть, потому что не были его прямыми потомками, но носили фамилию, ненавистную всему миру. Его племяннице Элизабет было проще, ведь у нее есть повод для гордости: ее отец, родной брат Германа Альберт во время войны спас несколько десятков евреев. К дяде Элизабет, которая очень похожа на него внешне, относится вполне приязненно, хотя и не отрицает его преступлений. В любом случае, всю сознательную жизнь она прожила в Перу, в Лиме, была замужем за перуанцем, вырастила двоих сыновей и работает промоутером младшего, оперного певца. Несколько раз в жизни, к слову, она, переводчица, не получала работу, когда узнавали о ее родственных связях. За интервью о дяде Элизабет всегда берет деньги.

А вот другая непрямая родственница, внучатая племянница Геринга Беттина наоборот всю жизнь стремилась избавиться от мучительного родства. И, как и ее брат, в итоге сознательно обрекла себя на бесплодие, чтобы не продолжать род, - в 30 лет прошла стерилизацию. А еще уничтожила все семейные фотографии, на которых был Герман Геринг. Ей пришлось и довольно рано порвать с семьей: эта ветвь Герингов до конца осталась верной идеалам нацизма. Беттина побывала и коммунисткой, и хиппи, и целительницей (и однажды потеряла клиентку-еврейку из-за своей фамилии), много лет прожила в Мексике, в Санта-Фе, в максимальном удалении от цивилизации.

Непросто пришлось и внучатой племяннице Гиммлера Катрин. Со студенческих времен она не говорила за границей по-немецки и стыдилась своей фамилии. А потом вышла замуж за еврея-израильтянина. Семья мужа приняла ее, теплые отношения сохранились и после развода – и родство с главным организатором массовых убийств этому не помешало. А вот родная семья максимально отстранилась от Катрин с тех пор как та написала книгу "Братья Гиммлеры".

Самый мощный прорыв совершил внук Рудольфа Хёсса Райнер. Он прославился как принципиальный судья своего деда, порвал с семьей, покаялся в Освенциме, написал книгу и даже стал объектом преследований со стороны неонацистов, не простивших ему отказа стать новым "фюрером". Во всяком случае, так рассказывает он сам. Вот только правдоподобность историй Райнера сегодня уже не вызывает безоговорочного доверия – с тех пор, как стало известно, что он замешан в ряде мошеннических махинаций и пользуется для этого своей семейной историей.

О самых ярких потомках нацистских преступников читайте в фотогалерее. Какими бы разными они ни были, их объединяет одно: власть отцовских имен. Даже после смерти их отцы продолжали творить преступления – на этот раз по отношению к собственным сыновьям и дочерям. Как сказочные дементоры, они буквально высасывали из них душу и индивидуальность, вынуждая выбирать "за" или "против", жить "по образу и подобию" или "вопреки", смиряться, оправдывать, доказывать или бороться, стыдиться фамилии или гордиться ею. Ни у кого из их детей и внуков не было критериев и мерила, чтобы определить пропорции своей сопричастности – и никому в полной мере не удалось прожить собственную самостоятельную жизнь.