Когда организаторы трибунала выбирали место проведения процесса, решающее значение имело то, что в Нюрнберге полностью сохранился Дворец юстиции вместе с тюрьмой. Но они не слишком хорошо представляли себе, что значит жить в окружении руин, кишащих крысами. И по соседству с голодными немцами, охотившимися за объедками и окурками.
Джексон ездил по городу в лимузине Гитлера и мерседесе Риббентропа
17 августа в Нюрнберг из Берлина впервые прибыли будущие участники процесса: советский судья Иона Никитченко, глава американского обвинения Роберт Джексон, британского - Хартли Шоукросс и член команды французского обвинения профессор Андрэ Гро. Им предстояло оценить обстановку в городе, определить первоочередные задачи, чтобы в ноябре запустить судебную процедуру.
На первый взгляд, место действительно выбрали удачное. Дворец цел и невредим. Гранд отель, где можно разместить значительную часть персонала, почти не пострадал. Уцелела часть особняков на окраинах. Джексон выбрал для себя один из них - с теннисным кортом и концертным роялем, а также несколько автомобилей для служебных нужд, включая бронированный лимузин Гитлера и мерседес Риббентропа.
Но для нормальной работы стен и лимузинов мало. В Нюрнберге не действовали водопровод и канализация, транспорт и связь, не было электричества, вместо магазинов едва теплилась торговля с рук. Забегая вперед, скажем, что почти до самого конца Нюрнбергского процесса здание Дворца правосудия оставалось чуть ли не единственным местом, полностью обеспеченным средствами коммуникации и коммунальными ресурсами.
Американские судьи Фрэнсис Биддл и Джон Паркер не особенно жаловали друг друга, но администрация трибунала поселила их под общей крышей частного дома. Да еще плюс несколько человек персонала. Секретарша Биддла вспоминала, что больше всего они мечтали об электричестве, чтобы можно было читать и писать по вечерам. Сам судья Биддл острил, говоря, что их тяжелая работа могла бы быть чуточку легче, если бы только они смогли найти электрический чайник.
Мебель, посуду, постельное белье, подушки и остальную утварь доставляли в судейские особняки не сразу. Продуктовое снабжение совершенно не устраивало почтенных американцев, привыкших каждое утро видеть на столе молоко и яйца. Биддл писал жалобы армейскому начальству, но без толку: ресурсы армии были уже на пределе.
Британские представители трибунала больше тосковали не по яйцам и молоку, а по хорошей выпивке, которая была в огромном дефиците. Однажды они были вынуждены обратиться за ней к американским оккупационным властям. Им было страшно неловко. Тогда они принялись слать письма отечественным инстанциям, вплоть до МИДа в Лондоне. Канцлер герцогства Ланкастер, услыхав о проблеме, отправил в Нюрнберг три ящика джина и в дальнейшем еженедельно высылал в Нюрнберг виски на нужды соотечественников.
Через два месяца после окончания войны несло гниющими трупами
Сам город представлял собой жуткое зрелище. Карикатурист "Известий" Борис Ефимов, когда ему был уже 101 год, делился воспоминаниями перед большой аудиторией слушателей: "Город-музей, знаменитый во всем мире, город, который сохранялся на протяжении сотен лет таким, каким он был в Средние века. Все эти здания, соборы, церкви - все это было таким, каким было тогда, с той лишь разницей, что немцы ходили не в средневековых камзолах, а вполне в современных европейских нарядах. Этот город был знаменит производством детских игрушек - что может быть более милым, привлекательным, чем детские игрушки? С Нюрнбергом связано имя великого художника Альбрехта Дюрера. Кстати, его дом почему-то сохранился среди страшных развалин города. О Нюрнберге Вагнер даже написал оперу. В общем, это было нечто возвышенное, привлекательное. И вдруг Нюрнберг предстает страшным. Вы не можете себе представить, что представляли собой эти каменные джунгли. Мы должны были идти каждое утро из гостиницы, где нас разместили, на процесс, проходивший в областном суде, в огромном здании, которое как будто нарочно уцелело."
Главный переводчик американского обвинение Рихард Зонненфельдт прибыл в Нюрнберг еще в октябре. "Наша колонна протискивалась сквозь бесконечный лабиринг развалин, мимо подвалов и подземных бомбоубежищ, откуда и через два месяца после окончания войны несло гниющими трупами, - пишет он, - Едкая вонь давно выгоревших пожаров и кордита висела в знойном летнем воздухе. Даже при свете дня чесоточные костлявые коты гонялись за крысами среди рассыпающихся руин”.
Руководитель советских переводчиков Олег Трояновский оказался в Нюрнберге за день до судебных слушаний. "Прибыл я в Нюрнберг 19 ноября, накануне начала процесса, - рассказывает Трояновский в своей книге, - Город производил удручающее впечатление. Весь его исторический центр в результате англо-американских бомбардировок был превращен в развалины. Никто там не жил и не мог жить, и только время от времени из развалин домов появлялись огромных размеров крысы."
Женщины, как чайки, слетались на окурки
Но Нюрнберг не был мертв: в нем жили 175 тысяч человек. Точнее сказать, выживали. Очевидцы вспоминают столбики дыма, поднимающиеся из развалин - оттуда, где сумели укрыться потерявшие крышу над головой люди.
Рассказывает Рихард Зонненфельдт: "Большинство немцев мужского пола призывного возраста, которым удалось уцелеть, теперь стали военнопленными. Время от времени мы встречали то старика, то одноногого или однорукого ветерана, который складывал штабелями кирпичи из развалин. Вдоль дороги бродили изможденные и оборванные немки всех возрастов, голодные, серые, с немытыми волосами, пытаясь выжить среди опустошения. Я выбросил из джипа сигаретный окурок, и три женщины бросились на него, как чайки на хлебные крошки".
История с окурками имела продолжение. Однажды он увидел очередь к боковому входу в здание Дворца правосудия. Очередь растянулась на целый квартал. Сержант у входа объяснил переводчику, что все эти люди пришли устраиваться на работу уборщиками. "Почему, подумал я, они так стремятся получить эту лакейскую работу?". Оказалось, дело не в работе и не в зарплате, а "в концессии на сигаретные окурки". К концу каждого рабочего дня пепельницы переполнялись окурками. Уборщики пересыпали несгоревший табак в бумажки, делали самокрутки на продажу или обмен.
Вскоре Зонненфельд и сам понял истинную цену денег и табака в условиях послевоенного Нюрнберга. Его поселили в уцелевшем коттедже на окраине города. "Часто хозяевам-немцам позволяли остаться в доме - в подвале или гараже - чтобы убирать и прислуживать проживающим, - пишет он. - Большинство хозяев, до войны зажиточные торговцы или специалисты, теперь ревностно следили за своими пожитками. За работу им платили мылом, кофе, сигаретами, шоколадом - все это представляло гораздо большую ценность, чем деньги, в Нюрнберге 45-го."
Слишком голодны, чтобы думать о правосудии
Сотрудники трибунала, многим из которых лично довелось воевать, в своих воспоминаниях не скрывают любопытства к гражданским немцам - что это за люди, почему они довели свою страну до такого позорного состояния? "Мой "арендодатель" раньше держал книжный магазин, впоследствии разрушенный,уйму времени тратил, стараясь растолковать мне, что он никогда не был активным нацистом, - пишет Рихард Зонненфельдт. - Поняв, что я еврей и вырос в Германии, он стал избегать этой темы и нашел другие способы снискать мое расположение... Как и большинство немцев, с которыми я разговаривал, он в конце концов признался, что был вынужден вступить в НСДАП из соображений сохранения бизнеса. Любопытно заметить, сколько нацистов "исчезло" в послевоенной Германии вместе с евреями!"
Телохранитель главного обвинителя от СССР Романа Руденко совсем юный Иосиф Гофман изучал Нюрнберг сквозь призму его довоенной славы. "На знаменитом Нюрнбергском стадионе Гитлер принимал грандиозные военные парады, - пишет Гофман. - Среди трибун из серого камня выделялась центральная трибуна, откуда в дни фашистских сборищ Гитлер взирал на марширующие войска и штурмовые отряды. Отсюда Гитлер напутствовал их на захват чужих земель и уничтожение целых народов. В такие дни город содрогался от топота тысяч кованых сапог. А вечерами колонны факельщиков с дикими возгласами проходили по улицам города. В дни Нюрнбергского процесса стадион пустовал, но туристы и многие участники процесса фотографировались на том месте, где обычно стоял Гитлер. На центральной трибуне снизу вверх широкая темно-синяя стрела своим острием указывала, где обычно стоял Гитлер. Я тоже однажды сфотографировался на этом знаменитом стадионе."
Двадцатидвухлетний рядовой американской армии Рихард Зонненфельд видел несправедливость в ситуации, в которой оказалось гражданское население. "По их (немецких военнопленных - Автор) оборванной форме я во многих узнал бывших солдат войск СС, элитных подразделений Генриха Гиммлера, - рассказывает Зонненфельдт. - Через два месяца после разгрома они теперь были целы, невредимы и упитанны, обеспечены сигаретами и пайками американской армии, имели возможность пить кофе и мыться с мылом. А между тем их соотечественники - мирные жители копали репу и картошку, довольствуясь эрзац-кофе, обходились суррогатами всего остального и дрались за брошенные из джипов сигаретные окурки."
В один из тех дней корреспондент американской армейской газеты "Звезды и полосы", разговорился с местным жителем о трибунале, который только что начал работу в городе. "Мы слишком голодны, чтобы думать о правосудии. Смерть - слишком хороший исход для этих свиней", - услышал в ответ журналист.
Источники:
Александр Звягинцев "Нюрнбергский международный военный трибунал"
Олег Трояновский "Через годы и расстояния"
Иосиф Гофман "Нюрнберг предостерегает"
Рихард Зонненфельдт "Очевидец Нюрнберга. 1945-1946. Воспоминания переводчика американского обвинения"
Ann Tusa, John Tusa "The Nuremberg Trial"
