“Любого из них дьявол взял бы себе в министры”

Отправной точкой для текста, его главной метафорой стал змей-искуситель из библейского сюжета про Еву. Леонов заметил его на барельефе в зале суда нюрнбергского Дворца юстиции, как только вошел туда и осмотрелся. В своем очерке Леонов расширил образ библейской Евы до Европы. 12 стран европейского континента, словно Ева, попали в сети, ловко расставленные для них фашистским змием.

Леонид Леонов “Фашистский змий”

“Правда” от 2 декабря 1945 года

“Отправляясь в Нюрнберг, я дал себе зарок не браниться, как прежде, по адресу преступников войны. Правду не украшает и самая меткая ругань, а презрение невольно умеряет былую ярость. Каждый гражданин моей страны испытывает к этим людям то же чувство в той же мере, что и я, и у меня не хватает дарования усилить его в двести миллионов раз.”

“Следуйте за мною, я поведу вас в здание Нюрнбергского суда. Мы двинемся из Гранд-отеля прямо на северо-запад, вдоль бесконечной шеренги фантастических развалин. При виде их плохо верится, что еще недавно сюда ездили паломники полюбоваться на домик Дюрера и витражи Гиршфогеля. Нет у нас дорогих воспоминаний в Нюрнберге; ни Дюрер, ни Меланхтон не сумеют обелить позднейших прегрешений Нюрнберга; нас не тронут поэтому эти битые черепки и нечесаные космы рваной арматуры.

Нам придется идти долго, пока не станет тошно от зрелища опустошения и встречных теней, которые будут опускать перед нами дряхлые тысячелетние глаза, чтобы взглядом не прожечь на нас одежды, идти, пока не остановит часовой.

Это случится возле громадного серого дома с дверями, как могильные плиты. Американский солдат искоса взглянет на полосатый пропуск и бросит сквозь зубы: — Окэй. Потом нас поглотят лабиринты коридоров и лестниц, полные простудных сквозняков и людей, со всех концов мира притащивших сюда вороха протоколов и улик. К десяти все займут отведенные места, и тогда вступит в действие сложный механизм Международного Военного Трибунала”

“Мы не гости в Германии и не паломники в Нюрнберге. Из этого злосчастного города мы хотим обратиться к женщинам земли, чтоб не допускали вредной и растлевающей лжи до своих ушей, к женщинам, от которых произойдут завтрашние поколения их поэтов, ученых и солдат. Время имеет склонность течь, история — смеяться, дети — достигать призывных возрастов. Сегодня у вас хватит собственного опыта продолжить эту мысль до конца. Если в первую мировую войну, мирясь с надвинувшимся ужасом, уже не о счастье для своих детей молили вы небо, а только были бы сыты, то еще недавно даже не о сытости шла речь, а лишь остались бы целы, пусть даже в звериной трущобке, пусть даже один на пятерых!.. Вот что наделал змий в Европе.”

“Они рассаживаются в пятнадцати шагах от меня, желтые, поношенные, седые. Они отличались спортивной жизнерадостностью, когда составляли инструкции по германизации Европы или “план Барбаросса”; линять они начали, лишь завидев собственный конец. Эти уже не чета плебеям Бельзена и Освенцима; эти не рядовые громилы, подводные пираты и потрошители, но мастера и аристократы своего дела”. Звериная хитрость, этот разум подлости, светится у каждого в глазах, и любого из них дьявол взял бы себе в министры."

"Есть странная, всякому известная, почти гипнотическая увлекательность в созерцании гада, когда хочешь и не можешь оторвать от него глаз. И вот мы часами смотрим на этих земноводных, стараясь прочесть их нынешние мысли. Но гадина живет в земле и стремится увернуться от человеческого взора, как бы стыдясь наготы и безобразия.”

“Я не знаю, как поступят с ними дальше — публично повесят возле рейхстага или проявят милость присуждением расстрела, или, по способу Геринга, положат на спины и рубанут по шее, так что до последнего мгновения будут видеть они топор возмездия.

Я знаю только, что для всего живого на земле — они уже мертвецы."