Военкор Борис Полевой отправился на фронт уже известным писателем и популярным журналистом. Благодаря своему фронтовому опыту и работе в Нюрнберге в качестве репортера “Правды” он стал автором культового военного романа “Повесть о настоящем человеке”. Корреспонденции Полевого из Нюрнберга немногословны, не крикливы. Он не обличает — он просто свидетельствует о том, что увидел. И эти свидетельства чудовищны — как, например, в репортаже “Книга в коже”, опубликованном 16 декабря в газете “Правда”.
В статье речь идет о вещественном доказательстве, представленном Трибуналу — любовно написанному и богато иллюстрированному отчету генерал-полковника СС Штумпфа об уничтожении Варшавского гетто. Автор отчета смакует страдания жертв, которых жгли, закалывали, расстреливали. И восхищается исполнительностью и энтузиазмом эсэсовцев. Особенно подробно Штумпф описывает, как еврейские семьи прятались в канализации, а его бойцы вскрывали люки и бросали туда дымовые шашки и гранаты. В эти моменты Штумпф особенно восхищается своими соотечественниками, на примере их деяний рисует, по выражению Полевого, “идеал немца”. Зрители в зале Нюрнбергского трибунала увидели жертв, запечатленных в последние секунды их жизни, и эсэсовцев: “здоровых, мордастых гитлеровских выкормышей, хохочущих и развлекающихся”.
Борис Полевой “Книга в коже”
“Правда” от 16 декабря 1945 года
“На стол трибунала лег документ, по поводу которого мой сосед по креслу на процессе норвежский журналист и офицер образно сказал: если бы кровь несчастных, о гибели которых говорится в нем, вдруг выступила из земли, образовалось бы озеро, и утонули бы в нем не только выродки, сидящие вон на тех скамьях, но и сотни виновников этого сатанинского дела.
Это была толстая книга, превосходно переплетенная в свиную кожу, отороченная золотой каймой — тщательное и искусное изделие рук немецкого переплетчика. Но это был не фамильный альбом, не сборник фотографий призовых лошадей из какого-нибудь старого немецкого замка. Это был доклад генерал-майора немецкой полиции Штумпфа своему начальству об уничтожении им варшавского еврейского гетто.
Когда обвинитель раскрыл на пюпитре эту книгу, взоры всех невольно обратились на скамью подсудимых, на подсудимого Ганса Франка, генерал-губернатора Польши, устанавливавшего там гитлеровские порядки. За минуту перед этим огласили цитату из его дневника, в которой говорилось буквально следующее: “То, что мы приговорили миллион евреев умирать с голоду, должно рассматриваться лишь мимоходом”. Выслушав эту цитату, Франк только усмехнулся и блудливо пожал плечом.
Когда же раскрылись корки этой чудовищной книги и зазвучали отрывки страшной повести о ликвидации Варшавского гетто, Франк, этот прожженный гитлеровский палач, откинулся на спинку стула, побледнел, сломал карандаш и нервничал так явно, что его собрат по разбою и сосед по скамье подсудимых, полинявший и ощипанный Розенберг, сделал кислую мину и подтолкнул его локтем.”
“Чем дольше длилось сопротивление, тем более жестокими и беспощадными становились люди СС, полиции и вооруженных сил… Они выполняли свой долг в духе тесного содружества и показали при этом образцы высокого солдатского духа. Они работали с раннего утра до поздней ночи… искали евреев и не давали им никакой пощады… Надо отдать должное храбрости, умению и крепости, которые продемонстрировали эти люди…”
“Мы увидели на экране кадры варшавской резни. Горящие здания, с крыш и верхних этажей которых прыгают на мостовую с огромной высоты люди. Выкуривание газом несчастных из люков. Женщина с ребенком на руках подстрелена у люка. Взрыв дома, битком набитого людьми.
Книга в кожаном переплете уже закрыта. Но новые и новые документы, предъявляемые обвинением, ложатся на стол суда, и мир еще не раз содрогнется, слушая страшную повесть об ужасах гитлеризма."
