Бывший узник тюрем гестапо и концлагерей Ханс Каппелен на допросе в Нюрнберге. Скриншот видео // Public Domain
Устные показания свидетеля Каппелена
Ханс Каппелен — норвежец, родился в 1903 году, юрист. Выходец из состоятельной семьи, сын адвоката Верховного суда Норвегии. До учебы в университете плавал матросом на китобойных судах. Арестован в Осло в ноябре 1941 года за сотрудничество с Сопротивлением. Содержался в тюрьмах гестапо более двух лет, затем два года в различных концлагерях
"Меня привели в большую комнату и потребовали, чтобы я разделся. Я должен был раздеться догола. Я несколько распух после первой “обработки” норвежскими полицейскими, но это было еще не самое худшее. Там были шесть или восемь гестаповцев и их руководитель Фемер (…) Он был очень зол. Они начали засыпать меня вопросами, на которые я не мог ответить. Тогда ко мне подбежал Фемер и стал вырывать волосы на моей голове. Он вырвал их все, и они валялись в крови на полу около меня. После этого они начали бросаться на меня, избивать резиновыми дубинками и железными прутьями. Мне было очень больно, и я потерял сознание. Но меня привели в себя: они вылили на меня ведро холодной воды. Меня начало рвать, потому что я чувствовал себя очень плохо, но это только разозлило их. И они сказали мне: “Убери за собой, грязная собака”. И я должен был попытаться убрать за собой все голыми руками.
(…)
Они вновь начали избивать меня. Но было совершенно бесполезно избивать человека, который находился в таком состоянии, как я. Я уже весь распух от прежних побоев. Они начали выкручивать и ломать мне руки и ноги. Правая рука была вывернута из суставов. От страшной боли я потерял сознание. Тогда случилось то же самое, что и в прошлый раз: они вылили на меня ледяную воду, и я пришел в себя.
(…)
Она выглядела как самодельная деревянная штука с винтовой нарезкой (…) Они надели на мою левую ногу и начали закручивать эту штуку так, что кожа стала слезать с костей. Я почувствовал ужасную боль и снова потерял сознание (…) Четыре года спустя у меня до сих пор остались отметки на ноге от этого сдирающего устройства. Но это тоже ни к чему не привело. Тогда они что-то надели мне на шею. От этого тоже остались следы (Показывает). И снова начали сдирать кожу и мясо. Со мной случился удар, и я внезапно почувствовал, что правая сторона моего тела парализована. Потом было установлено, что у меня произошло кровоизлияние в мозг. У меня стало двоиться в глазах, мне казалось, что каждый гестаповец — это два человека.
(…)
Однажды я пришел в себя и начал чуточку двигаться. Немедленно ко мне в камеру, где я лежал в собственной рвотной массе и крови, вошли охранник и врач (...) Он сказал мне, что, по всей вероятности, я умру. Я спросил его: "Можете ли вы перевести меня в больницу?" Он сказал: "Нет, дураков не переводят ни в какие больницы до тех пор, пока вы не сделаете то, что мы требуем от вас. Как и все норвежцы, вы дурак".
(…)
На этот раз допрос проводил эсэсовец Штеер. Я не мог стоять и поэтому лежал на полу, нагой. У Штеера было несколько, четыре или пять, помощников из гестапо. Они начали топтать и бить меня. Внезапно они снова поставили меня на ноги и подтащили к столу, за которым сидел Штеер. Он взял мою левую руку и вот так (Показывает), вогнал несколько булавок мне под ногти. Мне было очень больно, и все завертелось передо мною, и опять началось двойное зрение. Но боль была так сильна, что я выдернул у него свою руку. Я не должен был делать этого, потому что это привело их в ярость. Я снова потерял сознание. Не знаю, в течение какого времени я был без сознания, но пришел в себя от запаха горящего мяса. И тогда я увидел, что один из гестаповцев держит какую-то лампу и поджигает мне ноги. Мне было не особенно больно, потому что я был так слаб, что не чувствовал боли. Я был парализован, язык мой не двигался и я не мог говорить, а просто стонал. Я не помню больше подробностей этого вечера.
(…)
Хальворсен, конечно, чувствовал себя очень плохо, у него сильно болела голова, и я попросил охранника вызвать главного охранника, некоего Гетца. Тот пришел и спросил меня, что, черт возьми, мне нужно. Я сказал: "Моему товарищу очень плохо, не можете ли вы дать ему аспирин или другое лекарство?" "Нет, конечно, — сказал он, — Зачем тратить на него аспирин. Его утром расстреляют”. На следующее утро его забрали из камеры и после окончания войны его нашли вместе с другими норвежцами в Тронхейме, в могиле, с пулей в затылке"."
