Рудольф Дицен взял литературный псевдоним «Ганс Фаллада» – и с этого момента жил двойной жизнью. Его личная история – ответ на вопрос о судьбе интеллигента в рейхе: писателя то бросали в нацистские тюрьмы, то осыпал благодеяниями Геббельс. Биография гражданина нацистской Германии Рудольфа Дицена и романы писателя Ганса Фаллады – исчерпывающий портрет повседневности Третьего рейха.
Как строчка из куплета
Заглавие романа Ганса Фаллады «Каждый умирает в одиночку» переведено на русский язык дословно, но без сохранения размера. А это важно. Jeder stirbt für sich allein - звучит, как народная песенка, первая строчка задорного куплета немецкой польки (совсем как в мультфильме про трех поросят), написанная трехстопным хореем с женской клаузулой, – и по-русски больше подходит «Умирает каждый сам». На этом веселье и поэзия заканчиваются – с первой строки романа начинаются проза и рутина нацистского Берлина.
Если вам нужна книга о ежедневной реальности Третьего рейха – не подойдут произведения Гессе, Ремарка и ни одного из Маннов, ведь никто из этих прекрасных писателей в Третьем рейхе не жил от начала до конца. А жил и все видел Рудольф Дицен, взявший псевдонимом имя коня Фаллады из сказки братьев Гримм.
Ему далеко до нобелевских лауреатов, и он – не гений, а талантливый ремесленник. Но недаром конь Фаллада говорил, даже когда его отрубленную голову прибили над городскими воротами. Главный дар писателя Фаллады – дар наблюдателя. Иоганнес Бехер напишет о нем: «Как художник Фаллада не был мыслителем. Он едва ли вообще задумывался. Он всегда был полностью поглощен изобилием преследовавших его фигур». Тем, кто хочет исследовать гитлеровскую Германию изнутри при помощи искусства, очень пригодится именно такой взгляд.
Когда путаная жизнь Рудольфа Дицена скорее всего должна была уже закончиться, ее больше чем на год продлило знакомство с писателем-коммунистом Иоганнесом Бехером и советским офицером и писателем, капитаном Романом Пересветовым. В Германии он заведовал отделом культуры в газете Tagliche Rundschau, издававшейся Советской военной администрацией. Именно Бехер попросил его поддержать катившегося в пропасть писателя: «Протяните ему руку помощи, помогите ему стать на ноги. А работать он может, как одержимый». Пересветов руку протянул. И именно благодаря этому в немецкой литературе отражена будничная жизнь немцев при нацизме.
Каждый выживает в одиночку
Одно из поразительных наблюдений писателя: при кажущемся единстве и механическом взаимодействии, каждый в нацистском обществе не только умирает, но и живет в одиночку. Способность к доверию и единству сохраняют только главные герои романа – Отто и Анна Квангели. Они не выдуманы. У них были прототипы.
Через несколько недель сотрудничества Бехер убедил начальника Управления информации Советской военной администрации в Германии (СВАГ), полковника Сергея Тюльпанова предоставить Фалладе доступ в архивы Гестапо для работы над новой книгой. Писателю на руки выдали четырёхтомное дело.
… 8 апреля 1943 года в 19 часов 18 минут в берлинской тюрьме Плётцензее гильотинировали рабочего Отто Хампеля, а через две минуты – его жену Элизу. Палач был приглашен из Мюнхена и получил 120 рейхсмарок – по 60 за голову. Все имущество, оставшееся в квартире Хампелей, оценили в 29 марок. Конфисковали. (Для сравнения, мужские ботинки тогда стоили примерно двадцать марок, зимнее пальто – около ста, килограмм свинины – примерно три марки. Нищими Хампели вовсе не были – но, похоже, все лучшее украли до или в ходе оценки).
Младший брат Элизы погиб в 1940-м. И с осени сорокового за два года Хампели написали около двух сотен открыток, в которых призывали не пособничать нацистам, не жертвовать на «зимнюю помощь», свергнуть Гитлера. Супругов вычисляли все это время. Нашли. Обвинили в «действиях, направленных на подрыв оборонной мощи и подготовку к государственной измене». Казнили. Отдельно ужасает факт: все их открытки, кроме десятка, люди добровольно, бегом несли в Гестапо.
Из этой истории Фаллада захотел сделать роман. «Мне хочется показать, как маленький человек из самой гущи народа ведет борьбу - с самого начала безнадежную - против гитлеровской государственной машины, и как эта тирания, подобная слону, размалывает в порошок маленького человека, который не может представлять для нее никакой опасности», - писал он в Tagliche Rundschau 25 октября 1945 г.
Писательская точность и ее причины
В третьем номере журнала Aufbau Фаллада опубликовал статью «О все-таки существовавшем сопротивлении немцев террору Гитлера». Но только осенью 1946 г. взялся за книгу, потому что ему выплатила аванс за возможную экранизацию киностудия Дефа. Писать он начал 1 октября.
Все будет готово в 24 дня. Это его стиль: долго думать – быстро писать. Чем вызваны такие особенности – что ж, не тайна. Писатель схватился за работу над книгой после чудовищного (и далеко не первого) запоя с перерывами на морфий, а завершив, продолжил запой. Через три месяца умер в психиатрической клинике. Книга выйдет спустя три недели после его смерти.
Казалось, в пику беспорядочной жизни Рудольфа Дицена, писатель Ганс Фаллада цепляется за даты, как за спасительные вехи, а за адреса – как за ориентиры.
Мало на свете художественных произведений, в которых читатель точно знает дату и место начала действия. Тут нам все известно – 22 июня 1940 года. Вечер. По радио сообщили о капитуляции Франции. Адрес – Берлин, район Панков, Пренцлауэрберг, Яблонски штрассе, 55. (Jablonskistraße, Prenzlauer Berg, Bezirk Pankow). Сейчас легко найти изображение этого дома и место на карте. Наверное, это не тот самый дом, хотя… Пренцлауэрберг бомбили не так сильно, как другие районы, все здания там восстановлены. Так что, глядя на окна, можно представить себе все, что происходило там в 1940-м, пусть книга и не документальная. Не будем подробно останавливаться на сюжете – в конце концов, книги лучше читать. Нас интересуют детали.
Бестиарий нацистского Берлина
С первых страниц в глаза бьют странные слова о жильце дома, бывшем трактирщике Перзике: «…не то амтсвальтер, не то политлейтер, не то еще какой-то нацистский чиновник». Что за амтсвальтер, чем занят политлейтер? Простые немцы не слишком разбирались в этом бестиарии. Но знали вот что: «Во всяком случае, войдя к Перзике, надо сказать «хейль Гитлер!» и не болтать лишнего. Впрочем, и повсюду так…» Отметим и еще одну важную деталь: все – несмотря на общее молчание и недоверие – в курсе, что лагерь Заксенхаузен снова расширяют. На Трибунале в Нюрнберге вожди Третьего рейха будут говорить, что они, де, «как обычные люди», ничего не знали ни о лагерях, ни о расправах над евреями, ни об «аризации» предприятий и магазинов. А обычные-то, оказывается, – знали. Почтальон Эва Клуге точно знает, сколько убито молодых парней из Пренцлауэрберга: она разносит извещения о смерти. Знает, что творил с еврейскими детьми ее собственный сын Карлеман: его друзья хвастали в пивной фотографиями, где тот разбивал голову мальчика о бампер грузовика. И что делают с людьми в концлагере Равенсбрюк – не тайна ни для кого. Как же – ведь там служит дочь Перзике, отнюдь не молчунья. И, хотя официально муж фрау Розенталь только арестован, – все знают, что его нет в живых. Тайн не было. Было оцепенение – «хоть мы и десять Франций победим, а все-таки у нас неладно…»
Поживиться вещичками старушки Розенталь мечтали и оборванец Боркхаузен, и бывший муж Эвы – жалкий пьяница и игрок Энно Клуге, и даже сам Перзике. А шестнадцатилетний сын Перзике, Бруно, сменил имя, и теперь он – Бальдур. Разумеется, в честь Шираха. Вскоре вся эта милая компания встретится в квартире у фрау Розенталь, надеясь на поживу. А там грядет и вторая смерть в романе.
– Выглянь-ка быстренько наружу, Анна! – говорит он. – Может, что увидишь. Женщина обычно привлекает меньше внимания. – Он крепко, очень крепко сжимает ее плечо, приказывает: – Не кричи! Ни в коем случае не кричи! Все, закрывай окно!
– Господи, Отто! – ахает госпожа Квангель, бледная как полотно, и смотрит на мужа. – Розентальша выпала из окна. Лежит там, во дворе.
– Тсс! – шикает Квангель. – Молчи! Мы ничего не знаем. Ничего не видели, ничего не слышали. Неси кофе в комнату!
Иосиф Бродский сказал в Нобелевской речи, что в настоящей трагедии гибнет не герой, гибнет хор. Большинство персонажей романа ждёт гибель или позор, но часто у них даже нет выбора – их ожидают обе кары. Человек ничего не стоит. Ни жизнь его, ни достоинство – впрочем, достоинства тут почти ни у кого уже нет. Это мог выразить только тот, кто сам пережил такую катастрофу.
Русская классика в немецком романе
В книге передана суть нацистской полицейской машины: действие и намерение никогда не возлагаются на одного. Один желает – но никогда не делает сам, а другой может и не желать, но не может не исполнять, если не найдет другого исполнителя для самой грязной работы. На Нюрнбергских процессах неоднократно потом увидят, как самые отвратительные преступления станут объяснять «эксцессом исполнителя».
Показан в романе и путь властного импульса – Обергруппенфюрер СС Праль, советник Цотт, комиссар Лауб, комиссар Руш – это не только звенья иерархической цепочки. Это схема корпоративного избавления от ответственности, внизу которой оказывается добротный профессионал – комиссар Эшерих, сломленный этой машиной, превращенный ею в полное ничтожество.
Интонации Достоевского в романе не заметить трудно – во множестве фрагментов само просится на язык: «главный убивец во всем здесь единый вы-с, а я только самый не главный, хоть это и я убил». Энно Клуге говорит со своим убийцей Эшерхом сходными фразами. Судьба комиссара Эшериха, старого Перзике, Энно Клуге явно написана не без «помощи» русского классика, но обстоятельства и реалии полицейского участка, немецкий педантизм комиссара, накалывающего на карте место появления каждой новой открытки, методы следствия – все это автор знал не понаслышке. Но только не подумайте, что он был героем-антифашистом. Увы.
Знакомство с адом
Алкоголь, наркотики, психические расстройства, кражи и растраты, суд, психиатрические клиники, два с половиной года тюрьмы за банальное воровство – все это было с Рудольфом Диценом. Но был у него и несомненный талант. Описание тюрем и страшных нацистских «психушек» – все это с натуры. Как и портреты запуганных людей.
«Говоря начистоту, какой-то из моих дедов оплошал, ну, вы понимаете, сделал неудачный выбор. Но дело давно рассмотрено и улажено, — торопливо добавил он. — Мое начальство ходатайствовало за меня. Я считаюсь и сам чувствую себя чистым арийцем. Надеюсь, в скором времени мне будет разрешено носить свастику».
К чему тут комментарии. Только не ошибитесь – говорит это не пациент, это слова… доктора. О маленькой женщине с детскими руками, которую так любил в детстве.
Описание чудовищных процедур «гуманного лечения» в клинике для алкоголиков – Фаллада знает, как там поставлено дело.
И все же в жизни Рудольфа Дицена была и счастливая (поначалу) женитьба, и попытка вырваться из ужасов несчастной молодости, тринадцать лет плодотворной работы. Книга «Крестьяне, бонзы и бомбы» (Bauern, Bonzen und Bomben) принесла немедленную славу. Затем роман «Что же дальше, маленький человек?» (Kleiner Mann — was nun?) – и еще больше славы, новые книги и миллионные тиражи, 45 переизданий в течение года, перевод на 20 языков, съемки фильма в Америке, покупка дома на берегу живописного озера: «К усадьбе принадлежат сараи, амбары, стойла, корова, лошадь и свиньи, весы и молотилка - всё это я купил в придачу… Я мог бы ещё долго рассказывать Вам о моём владении: про 140 фруктовых деревьев, про идеальное, уединённое месторасположение участка, про нашу лодку, про дворовую собаку, про электрическую циркулярную пилу, про большой урожай ржи, про картофель…» Это из письма родителям.
Но уже в 1933-м бывший владелец того самого дома строчит на него донос, обвиняя в антинацистской деятельности, и все складывается одно к одному: владельцы студии «Юниверсал» в Америке – евреи, вот и Фаллада уже еврейский агент, и власти немедленно отзывают права на экранизацию. Писатель снова в тюрьме – на этот раз в Фюрштенвальде. Повезло: заступились, упросили, отпустили. Суды ведь тоже могут работать по знакомству, особенно если знакомые служат в СС. Но в 1934-м «Маленького человека» изымают из библиотек и жгут в кострах, в сентябре Фалладу официально объявляют «нежелательным автором». Даже за границей публиковаться ему запрещено. Выручает домашнее хозяйство. Только очень уж дома печально: из четверых детей трое умерли. Нервы на пределе, а психика никогда не была здоровой. Судьба интеллигента при фашизме. Казалось – конец. Вялые лавры мученика.
Любимец Геббельса
При выходе из тюрьмы Фалладе в первый раз говорят: «Вот был бы ты нацистом – не было бы у тебя таких проблем. Вступай в партию!» Он обещает обдумать предложение. Роман Пересветов потом вспоминал нацистский еженедельник, изданный, «когда многие ведущие писатели уже покинули гитлеровскую Германию. Журнал поместил фотографию улыбающегося Фаллады вместе с женой и собакой на фоне уютного сельского дома. Эта идиллия должна была сказать всему миру: не все писатели сбежали из Германии, талантливый Ганс Фаллада остался здесь».
В 1937-м он заканчивает роман «Волк среди волков» – и все налаживается: роман «суперкнигой» назвал сам Геббельс.
Точно возлюбленной, каждое утро звонил доктор Геббельс к актеру Хартейзену и справлялся, хорошо ли он спал, точно примадонне, посылал ему конфеты и цветы, и не проходило дня, чтобы министр хоть ненадолго не встретился с Хартейзеном. …Хартейзен понимал все так, как ему понимать полагалось. Не понимал он только, что при «истинном» национал-социализме рядовому немцу не пристало спорить с Геббельсом, так как министр пропаганды уже по одному тому, что он министр пропаганды, в десять раз умнее кого угодно.
Цитата выше абсолютно правдива, и отношение имела не к актеру – персонажу романа, а к самому Фалладе. И денежные дела налаживаются. Только где же Геббельс взял рукопись неопубликованного романа? Наверное, прислал кто-то. Кто бы это мог быть?
Следом пишется «Железный Густав», тоже в фаворе у министра. Роман неплохой. Только нужно его… немножко дописать. Пусть Густав в конце книги вступит в нацистскую партию! А? И кстати, вы, герр Дицен, насчет партии как, подумали? Пора, пора!
Так живут только те, кто в милости у нацистов, а чтобы заслужить их милость, надо оказывать им услуги. А оказать нацистам услугу, значит кому-то повредить…
Железный Густав в книге, проюлив полгода, все же вступит в партию (роман в первоначальном, не-геббельсовском виде потом восстановили сотрудники редакции издательства Aufbau), а герр Дицен пока получает еще и другие, весьма выгодные предложения – написать сценарий фильма о мужественных благородных нацистах и брошюру о кознях еврейского капитала – и, конечно, вступить в партию.
В партию он не вступит. А от брошюры отопрется обычным способом, уйдя в пучину запоя вперемежку с морфинными грезами. Разумеется, окажется в клинике тюремного типа, и, хотя его текстами интересуется лично Геббельс, будет писать под надзором очевидную околесицу – пока не отстанут. Чушь, которую он пишет дрожащей рукой, – на самом деле зашифрованный автобиографический роман «Пьяница». Если бы записи расшифровали, на том бы все для него и кончилось.
На таких «качелях» Дицен проживет до 1944 года, пока не случится скандал, развод, ссора с женой, закончившаяся стрельбой из пистолета. Арест, выход на свободу в декабре 1944 – и новая жена, Урсула Лош, на тридцать лет моложе. Снова морфий и алкоголь. Кстати, уйдя из дому без карточек, он покупает себе и новой жене продукты, а также выпивку и наркотики на черном рынке. Деньги-то, получается, откуда-то были...
Что же дальше, писатель Фаллада?
После катастрофы Третьего рейха он одно время держался и даже был назначен советскими властями мэром города Фельдберг. Летом снова оказался в клинике, все с тем же диагнозом. Спас Иоганнес Бехер, несколько раз поручившийся за писателя. 1945 и 1946 годы именно Бехер назвал годами самой тяжелой борьбы Ганса Фаллады за жизнь.
Приехавший освещать Нюрнбергский процесс и послевоенное восстановление Германии Константин Федин вспоминал: «Нервический, болезненно-нетерпеливый Ганс Фаллада говорил обрывисто, внезапно задавая вопросы: «Простые немцы должны знать: что же дальше? Нюрнбергский процесс им безразличен, они боятся, что их вновь обманут. Они ненавидят свое прошлое, но не видят ясного будущего».
Скорее, эти слова сказаны Рудольфом Диценом. А вот что писал Ганс Фаллада, писатель, не великий – но все же независимый художник:
«Жизнь народов наладится, наладится и жизнь Германии, этой бедной, этой любимой Германии - больного сердца Европы, которое вновь станет здоровым... Пожалуй, люди способны чему-то учиться. Учиться, пройдя через страдания, слезы и кровь. Учиться против своей воли, учиться нерешительно или увлеченно. Учиться тому, что можно по-иному думать и по-иному двигаться дальше» («Кошмар»/ Fallada H. Der Alpdruck).
