Боец литфронта

В ноябре 1945 года Самуил Маршак написал такие стихи:

Фашистских армий оборона
Была у Волги и у Дона.
Потом прошла по Белоруссии,
Затем была в Восточной Пруссии.
А передвинулась сюда -
В зал Нюрнбергского суда.

Суду над самыми страшными преступниками в мировой истории он посвятит еще несколько стихотворений. И не по заказу. Писать эти стихи требовала его гражданская, человеческая и творческая позиция.

Мало было победить врага в бою – нужно было уничтожить нацизм морально. Кол осиновый забить в то место, откуда он выполз в мюнхенские пивные, на площади Нюрнберга, на улицы Берлина. Место это – нацистская антикультура, выраженная в пропаганде. Вот какие "тезисы" положил в ее основу рейхсминистр Йозеф Геббельс: 

- Пропаганда может и должна, особенно во время войны, отказаться от гуманизма и эстетики, как бы высоко мы их ни ценили, так как в борьбе народа речь идёт ни о чём другом, как о его бытии.

- Пропаганда должна вестись как можно более метко и тем самым успешно, так как — по Мольтке — в войну самым гуманным методом является тот, который быстрее всего достигает своей цели.

- Пропаганда всегда обращена только к массам, а не к интеллигенции, поэтому её уровень должен ориентироваться на способности восприятия самых ограниченных среди тех, на кого она должна повлиять.

- Пропаганда должна воздействовать больше на чувство, чем на разум, так как масса в сущности имеет женственный характер, поэтому чувства доходчивей размышлений.

- Пропаганда должна не развлекать, а быть средством достижения политической цели. Поэтому развлечение является смертельным врагом её успеха.

- Пропаганда должна ограничиться минимумом и повторять это постоянно. Настойчивость является важной предпосылкой её успеха.

- Пропаганда не может быть объективной, она должна быть принципиально субъективно односторонней.

Ничего, кроме этого, нацистам не требовалось. И сформулировал это человек, воспитанный на немецкой культуре, учившийся в пяти немецких университетах…

***

22 июня 1941 года еще никто в СССР не осознал масштабов надвигающейся трагедии. Никому бы не пришло в голову, что вместо обещанного "малой кровью на чужой территории" доведется увидеть полностью захваченными врагом Украину и Белоруссию, что немецкая рука с брезентовым ведром успеет пару раз зачерпнуть воды из Волги.

Но в этот день было написано первое военное стихотворение Самуила Маршака.

Разом, в одно мгновенье,
Все изменилось кругом.
Юноша в майке весенней
Смотрит суровым бойцом.

Девушка стала сестрою,
Крест - на ее рукаве.
Сколько безвестных героев
Ходит сейчас по Москве...

Все на борьбу с врагами,
В грозный и дальний поход!
По небу ходит кругами
Сторож страны - самолет.

Написано оно было 22 июня, а 24 июня напечатано в "Правде". (номер 173 от 24 июня 1941 года).

***

Кроме "мессершмитов", танков и гаубиц гитлеровцы выставили вперед свои пропагандистские орудия. До этих пор они били точно в цель. "Ложь, сказанная сто раз, становится правдой. Мы добиваемся не правды, а эффекта. Вот в чем секрет пропаганды: те, кого предполагается ею убедить, должны быть полностью погружены в идеи этой самой пропаганды, не замечая при этом, что они ими поглощены. Обыкновенные люди обычно гораздо более примитивны, чем мы воображаем. Поэтому пропаганда, по существу, всегда должна быть простой и без конца повторяющейся". Сколько европейцев оказались под властью этого морока!

Против Советского Союза Геббельс и его подручные работали, не скрывая презрения к расово-неполноценным славянам и другим народам. И первое поражение, которое потерпела гитлеровская военная машина, было поражением в области пропаганды.

"Бей жида-политрука,

Рожа просит кирпича".

 "Дамочки, не ройте ваши ямочки, придут наши таночки, зароют ваши ямочки". 

Сии образчики "высокой поэзии" сочиняли зондерфюреры пропагандистских подразделений.

***

Отдав в "Правду" стихи, написанные в воскресенье, поэт Самуил Яковлевич Маршак отправился в военкомат. Ему было 54 года, и он рассчитывал, что его примут хотя бы в ополчение. Он был очень близорук, и не подходил для солдатской службы по возрасту. Но ему не требовались никакие приказы, распоряжения. Как и большинству русских интеллигентов.

Военком просмотрел его медицинскую карту, личное дело. И сказал:

- Вас же не взяли на фронт еще в 1914 -м году! Нет, товарищ Маршак. Ваши стихи – более мощное оружие!

Вернувшийся домой Маршак в гневе звонил всем своим знакомым и требовал – отправить его на фронт. И его отправили – только не с винтовкой в руках. Уже в сентябре 1941 года Маршак в прифронтовой полосе встречается с солдатами 7-й Бауманской дивизии под Дорогобужем. Читает им стихи и подробное расспрашивает: как доставляют им письма, как живут на фронте красноармейцы. Читал стихи. За это – за чтение стихов – комиссар дивизии получил нагоняй от начальника политуправления всей Красной армии Александра Щербакова. А Маршак попросил отправить его под Ельню… И разрешили. Он встретился с солдатами, защищавшими Москву в самое страшное время. И привез оттуда стихи:

Под венком еловым

Спят в одной могиле

 славные герои

Аронсон с Орловым.

…

Их обоих, русского с евреем,

Схоронили рядом,

И огонь открыла батарея

По фашистским гадам!

Мы клянемся с каждым днем сильнее

Пулей и снарядом

Бить врагов, как била батарея

По фашистским гадам!

6 октября 1941 года стихотворение было напечатано в "Правде".

Вчерашние драматурги, детские поэты и писатели, сатирики и лирические поэты отправились во фронтовые бригады, в газеты, в кинохронику. На фронт отправились больше тысячи советских писателей. Кто-то был журналистом, кто-то – простым солдатом или офицером, кто-то ехал на фронт в агитационные поездки. Были и легендарные "писательские роты" – подразделения Красной Армии, сформированные из членов Союза советских писателей, московских ополченцев в 1941 году, – большая их часть погибла в октябре того же года в битве за Москву.

Те же, кто воевал не с оружием в руках, сражался словом. Александр Фадеев, Константин Симонов, Илья Эренбург, Валентин Катаев, Михаил Светлов, Андрей Платонов, Аркадий Гайдар, Евгений Петров… Все фамилии, которые знакомы каждому русскому читателю, были в этом списке.

 Это были не только "обласканные властью" – были среди них и попавшие под каток репрессий, и незаслуженно оскорбленные властью, и даже лично Сталиным. Но в 1941 году интеллигенция встала в военный строй, и не по принуждению. А кого-то, как Бориса Пастернака, и не хотели на фронт пускать – но они добивались, ехали, встречались со своими читателями в окопах и на привалах…

Стихи Самуила Маршака вскоре появились на бумаге, в которую паковали пшенный концентрат, перловку.

— Посмотри — у русских каша,

Будем кашу есть!

— Извините, наша каша

Не про вашу честь.

А еще – на пачках с махоркой:

Бойцу махорка дорога.

Кури и выкури врага!

Эти стихи Маршак писал, зная толк. Он сам был неисправимым курильщиком. А на войне "козья ножка" имела огромное значение. Это был и способ успокоиться, и способ сосредоточиться. И не заснуть. Курили и чтобы голод приглушить, но главное – махорка сопровождала человеческое общение. Гитлеровцы практиковали таблетки с первитином и фенамином. А в России была махорочка. В мирное время это привычка вредная – но на войне многим с ней становилось  полегче. И на махорке были стихи Маршака…

К Маршаку в его квартиру на улицу Чкалова в Москве приехал популярный советский писатель и выдающийся литературовед Ираклий Андроников.

Он собирался на фронт, был сентябрь 41-го года. Маршак тоже собирался на фронт, он только что сдал стихотворную подпись к карикатуре Кукрыниксов, стихи в журнал, что-то дописывал. Потом сказал Андроникову: "Век учиться писать у Пушкина! Знаешь его стихотворение "К вельможе"?  Наизусть? Нет? Стыдно! Вот послушай:

От северных оков освобождая мир,

Лишь только на поля, струясь, дохнет зефир,

Лишь только первая позеленеет липа,

К тебе, приветливый потомок Аристиппа,

К тебе явлюся я; увижу сей дворец…

В это время начался немецкий воздушный налет. Немцы сбрасывали десятки бомб возле Курского вокзала, в любой момент одна из них могла угодить прямо в дом. Маршак в темноте (в Москве был строгий режим затемнения) продолжал читать.

Где циркуль зодчего, палитра и резец…

Что ты все смотришь в окно?! Ну что там в окне интересного? Ты Пушкина слушай!

Сорок первый был страшен, сорок второй – и страшен, и тяжек. Его недаром назвали в Красной Армии "учебным". Трудна была эта учеба. А еще  – трудно было избавиться от старых мыслей. Мол – с той стороны такие же как мы, там есть пролетарии, у них "классовое сознание". Те, кто оказался на фронте, еще не видели, что эти "сознательные" творили на захваченной земле.

И в 1942 году солдаты прочли стихи Константина Симонова:

Так хотел он, его вина,—
Пусть горит его дом, а не твой,
И пускай не твоя жена,
А его пусть будет вдовой.
Пусть исплачется не твоя,
А его родившая мать,
Не твоя, а его семья
Понапрасну пусть будет ждать.
Так убей же хоть одного!
Так убей же его скорей!
Сколько раз увидишь его,
Столько раз его и убей!

А вскоре появились и факты о преступлениях нацистов на советских территориях. И тут уже не нужно было "создавать общественное мнение".

Маршак писал в эти годы и для детей.

- Ушел сегодня мой отец.
- А мой ушел вчера.
- Мой брат и прежде был боец.
- Моя сестра - сестра!

- Сегодня дома из мужчин
Остался я один.
Работы столько у меня,
Что не хватает дня.

- Нельзя ребятам на войну,
Пока не подрастут.
Но защищать свою страну
Сумеем мы и тут!

Даже обычным для школьников делам его стихи придавали особое Военное значение:

Лом железный соберем
Для мартена и вагранки,
Чтобы вражеские танки
Превратить в железный лом!

Это опубликовано в "Правде" 9 апреля 1942 г.  

А для взрослых в тылу – такое стихотворение:

Ты каждый раз, ложась в постель,
Смотри во тьму окна
И помни, что метет метель
И что идет война.

А потом был Сталинград.

Попала в яму волчья стая
У сталинградских славных стен.
Над Волгой армия шестая
В последний час сдаётся в плен.

(...)
Лежат уложенные в штабель,
Напоминая о былом,
Десятки генеральских сабель
С одним фельдмаршальским жезлом.

***

После Сталинграда и Курска геббельсовская машина засбоила.

Михаил Зощенко описывал в своем рассказе пленного немца, который просто взбесил партизан своей услужливостью и готовностью на все ради пощады:

"Проходя однажды мимо пленного, командир остановился и сказал ему:

— Вот твой преподобный Гитлер объявил всему миру, что вы раса господ. А разве в тебе есть хоть капля этого мирового господства? Ведь ты склоняешься перед каждым, кто стал твоим хозяином, перед каждым согласен как угодно унижаться, чтобы этим сохранить свою драгоценную жизнь.

Что-то дернулось в лице нациста. Отрывисто он сказал командиру:

— Я не унижаюсь, я подчиняюсь обстоятельствам. Кто не умеет подчиняться, тот не умеет повелевать.

Усмехнувшись, командир сказал:

— Смотря какое подчинение. А твое подчинение — это, понимаешь, стремление к рабству. Вот в чем сказался твой характер гитлеровского солдата, а не в господстве, о котором раззвонили на весь мир.

Фашист почтительно молчал. Командир сказал ему:

— Ну хоть рассердись на меня, куроцап. Покажи, что у тебя еще теплится человеческое достоинство, которое должно быть выше, чем многое другое.

Гитлеровец молчал".

Советская пропаганда никогда не опускалась до оскорбления национального достоинства немцев. Напротив. Гитлеру и его своре она противопоставляла немецкую историю и культуру. Многие пленные немцы сдавались и предъявляли советским солдатам листовку-пропуск, на которой был изображен Бисмарк: "Этот ефрейтор воображает себя генералом?"  Не было лозунга "Смерть немцам" - был лозунг "Смерть фашизму!" Но лучшей пропагандой и агитацией стали победы советского солдата на фронте. Его боевой дух опирался на то, что было куда как старше и сильнее бредней фюрера.

***

Настал победный год. Еще предстояло побороть нацизм на немецкой земле. И Маршак становится политическим сатириком. На 23 февраля 1945 года он пишет "разговор ефрейтора с генеральским мундиром":

Прощай, мой мундир, мой надежный слуга.
Приходит минута разлуки.
Навеки прощай!.. Уж не ступит нога
В мои генеральские брюки!

…

Меня до костей пробирает озноб, -
Так сильно грохочут орудья.
Тебя бы - в мой гроб, а меня - в гардероб!
Да только найдут меня судьи...

Будущая судьба нацистской верхушки была ясна – эти люди не были нужны в новом, послевоенном мире:

Один-единственный вопрос
Интересует их всерьез,
А суть вопроса вкратце:
Куда им всем деваться?

Кули таскать? Рубить дрова?
За это платят скудно.
Притом дрова - не голова.
Рубить их очень трудно!

Лудить, паять, кроить, дубить
Труднее, чем дубасить.
Носить трудней, чем доносить,
И легче красть, чем красить.

Когда Берлин был взят и война закончена, вчерашние вожди "тысячелетнего рейха" стали придумывать всевозможные увертки и способы уйти от ответственности. Маршак немедленно откликался на такие новости стихами: 

Из Нюрнберга, где ждут процесса,
На днях известье пришло о том,
Что у фашиста Рудольфа Гесса
Отшибло память перед судом...
 …
На все былое легла завеса...
Но не избегнет злодей суда.
Пусть злая память Рудольфа Гесса
Исчезнет скоро - и навсегда!

Финалом этой долгой, литературной войны стало новогоднее стихотворение в канун наступления 1946 года "Последняя цифра":

Вдруг на стене явилась единица.
За ней девятка место заняла.
Четверка не замедлила явиться.
Шестерка рядом нá стену легла.

И чудится злодеям, что шестерка
Искусно сплетена из конопли
И, ежели в нее вглядеться зорко,
Имеет вид затянутой петли!

После войны многие из советских писателей снова попадут под вал уже послевоенных репрессий. Одни по облыжным обвинениям окажутся в лагерях, других перестанут публиковать. Кого-то замучает страх и собственная совесть, как Александра Фадеева, который до конца будет пытаться отводить от коллег беду, но всему есть предел – его судьбу завершат алкоголь и пистолетный выстрел.

Кого-то приручат и подкупят квартирами и премиями. Многие будут продолжать нести свой тяжкий крест достойно – и победят. Это другая тема. Но сейчас для нас важно одно – в годы войны все они были со своим народом. Делали все для Победы. И смогли не только воодушевить советских солдат – они действительно одержали моральную победу над нацистской идеологией и нацистским духом, само это слово "дух" сочетании с "нацистский" стало восприниматься только в значении "отвратительный запах".

Увы, многое забывается, и сейчас нередко можно услышать, каким прекрасным оратором был Гитлер, каким высокоумным профессионалом – Геббельс, как ловко орудовал немецким фольклором Гиммлер… Таким людям хочется напомнить, куда это нацистов привело. Никакая пропаганда, никакая агитация, никакая промывка мозгов не приводит к добру, если ее цель - отказ от многовековой культуры человечества. Именно культура, объединившая народы, смогла стать заслоном на пути у гитлеровской машины лжи. Только антикультура может провозглашать чье-то превосходство и исключительность, причем ненадолго. Но этот урок обошелся человечеству слишком дорого. 

Настанет день и час пробьет,
Когда уму и чести
На всей земле придет черед
Стоять на первом месте.

При всем при том,
При всем при том,
Могу вам предсказать я,
Что будет день,
Когда кругом
Все люди станут братья!

Это тоже Маршак. Его перевод из Роберта Бернса.