После того как 29 ноября американское обвинение предъявило суду в качестве доказательства фильм, смонтированный из кинохроники, советская сторона решила активнее использовать визуальные доказательства. 18 февраля суду продемонстрировали 20 фотографий пыток и казней. А 19 февраля аудитория зала № 600 увидела страшные кинокадры, снятые советскими операторами на территориях, только что освобожденных от оккупантов.
Зрителем американского фильма был прокурор СССР Константин Горшенин: в ноябрьские дни он как раз находился в Нюрнберге в командировке. Отсюда он отправил в Москву телеграмму, в которой предложил подготовить для трибунала несколько хроникальных фильмов.
Возглавить киноколлектив было поручено опытному фронтовому оператору Роману Кармену. Помимо военной хроники Кармен снимал злодеяния нацистов в освобожденных концлагерях и был известен в мире как корреспондент американского агентства печати United Press.
Когда началась работа над советским кинопроектом, Роман Кармен находился в Нюрнберге, где снимал процесс. Параллельно он писал сценарий для фильма-доказательства и дистанционно руководил монтажом. В фильм вошли кадры о преступлениях нацистов, совершенных на советской территории, в странах Восточной Европы, кадры из освобожденных Красной армией концлагерей Освенцим и Майданек.
Фильм “Кинодокументы о зверствах немецко-фашистских захватчиков” был одним из пунктов в череде визуальных доказательств, которые советский обвинитель полковник Лев Смирнов представлял 18 и 19 февраля. Накануне демонстрации фильма на большом экране показали фотокадры убийств и издевательств — нацисты вели служебную съемку, но попадались и любительские кадры. Многие фотографии запечатлели еще живых жертв, в их последние секунды перед гибелью.
То, что увидел зал в фильме, описывает американский военный психолог Густав Гилберт в своей книге “Нюрнбергский дневник: “На экране появлялись горы трупов советских военнопленных, либо зверски умерщвленных, либо умерших от голода… Были показаны орудия пыток, изуродованные трупы, снабженные корзинами для улавливания отрубленных голов гильотины, раскачивавшиеся на фонарных столбах повешенные, которых обнаруживали войска после овладения населенными пунктами, — следы бесчинств гестапо. На экране проплывали руины Лидице, женщины, оплакивающие своих потерянных близких. Братские могилы. Подвергшиеся надругательствам и убитые женщины. Дети с проломленными черепами. Печи крематориев концлагерей и газовые камеры. Сваленная в кучи одежда, огромные кучи остриженных женских волос в Освенциме и Майданеке…”
Фотографии, а затем фильм произвели огромное впечатление на очевидцев — на всех, кроме Германа Геринга. Из-за ошибки киномеханика первые кадры пошли в перевернутом виде. Образовалась временная заминка. Герингу все это показалось забавным, он хмыкнул. А когда вновь началась демонстрация фильма, уткнулся в книгу и принялся зевать.
“Наци № 1” убеждал всех вокруг, что советский фильм — грубая пропаганда. “Что бы ни говорили и ни показывали русские, я им не верю и верить не собираюсь, — объявил он психологу, — Они пытаются теперь спихнуть на нас творимые ими зверства.” Бесчувственность Геринга поразила даже его подельников. Ганс Фриче обозвал того “толстошкурым носорогом” и “позорищем немецкого народа”.
Ленту “Кинодокументы о зверствах немецко фашистских захватчиков” сделали за три недели: она была готова уже 21 декабря 1945 года. Ее продолжительность составила 45 минут. Фильм начинается с демонстрации документа: 16 операторов дали письменную клятву в том, что вели съемку сразу после вступления советских частей на освобожденную территорию и что кадры не подверглись ретуши и искажениям.
