"Смерть!" — шептали осужденные

Тягостная атмосфера

31 августа суд выслушал последние слова обвиняемых и удалился для вынесения приговора. По мере приближения назначенного дня нацистские бонзы вели себя все более тревожно, отмечал судебный психолог Густав Гилберт, работавший в Нюрнберге: "День ото дня обстановка в тюрьме становилась все тягостнее — подсудимые ожидали приговора, и эту тягостную атмосферу не изменили даже значительные послабления тюремного режима — встречи обвиняемых с женами, разрешение посещать друга".

Так, Герман Геринг признал поражение и уже не скрывал нервозности. На Иоахима фон Риббентропа "было просто больно смотреть и тем более слушать" (он просил Гилберта выступить в защиту подсудимых). Вильгельм Кейтель выглядел весьма подавленным и отказался от встречи с супругой. Фриц Заукель, Альфред Розенберг, Ганс Фриче и Вальтер Функ "часами ходили взад вперед по камере, после чего снова ложились на койку и замирали, пустым взором уставившись в потолок". Эрих Редер повторил, что у него нет никаких иллюзий и расчета на что-либо, кроме смертной казни. И только Ялмар Шахт не терял уверенности в благоприятном исходе процесса лично для себя.

Вавилонское столпотворение

Чтение приговора началось 30 сентября. "В этот день я очень рано явился во Дворец юстиции и уже при входе в здание почувствовал необычность обстановки, — вспоминал секретарь советской делегации Аркадий Полторак. — У подъезда было значительно больше тяжелых полицейских машин. Все средства контроля усилены! Постовые тщательно просматривают содержимое портфелей, внимательно изучают пропуска, сличают их с паспортами. Этой процедуре подвергаются все без исключения: и представители прессы, и сотрудники трибунала, и адвокаты, и гости".

По его словам, среди гостей оказалось много таких, кто из интереса посещал процесс лишь в первые недели, а затем перестал ходить. "Теперь они вновь вернулись. В зале опять вавилонское столпотворение — собрались представители почти всех стран мира", — отмечал Полторак.

Чтобы разместить больше гостей, накануне из помещения вынесли все лишние столы и заменили их стульями, описывает исследователь Нюрнбергского процесса Александр Звягинцев. Были отпечатаны пригласительные билеты двух цветов, чтобы один человек мог посетить только одно из двух самых важных заседаний, а в последний день, когда выносились индивидуальные приговоры, билеты на галерку для посетителей действовали только полдня.

Около половины десятого утра заняли места защитники, затем появились стенографы и переводчики. В застекленных радиокабинах толпились техники, галерея прессы была забита до отказа. Одного за другим в зал ввели в подсудимых, которые выглядели "исключительно напряженными" и, по словам секретаря советской делегации, вели себя так, будто не были знакомы друг с другом.

Затем из совещательной комнаты вышли судьи — председатель трибунала лорд Джеффри Лоуренс держал большую папку с текстом приговора.

Над ним судьи работали несколько месяцев, подробно обсуждая почти каждый абзац вердикта и судьбу каждого подсудимого. Меньше всего дискуссий вызвали пункты о военных преступлениях и преступлениях против человечности. А вот обвинение в заговоре, напротив, стало предметом жарких и горячих споров, и раздел о преступлениях против мира составлялся целых два месяца. Розенберг, Фрик и Зейсс-Инкварт имели шансы избежать смерти, а Функ и фон Ширах, наоборот, запросто могли оказаться в петле.

Читайте также

Если в вердикте не было сомнения, спорили о том, по каким пунктам обвинения признать подсудимого виновным или какой срок заключения ему назначить. Советские судьи, проводившие на процессе в целом жесткую линию, сейчас проявляли заметную гибкость и были готовы к компромиссам, но только не к оправданию — позже это выльется в открытый протест.

"Час за часом судьи [и их заместители], сменяя один другого, читают этот исторический документ. Ушел целый день, но оглашение приговора еще не закончено", — подчеркивал Полторак.

Первый день был посвящен только юридическому обоснованию и общему обзору фактов, которые судьи разделили на “аккуратные рубрики”, поясняет американский юрист Филипп Сэндс. “Сложные переплетения исторических событий и человеческих поступков упрощались до нарратива, который четко описывал захват власти нацистами, акты агрессии в Европе, преступное ведение войны. 453 открытых заседания понадобились для полного обзора этих двенадцати лет хаоса, насилия, убийств. Были заслушаны 94 свидетеля — 33 от обвинения и 61 от защиты”, — отмечает Сэндс.

Вердикт впервые утвердил в международном праве концепцию преступлений против человечности. Собравшиеся в зале в тишине выслушали описания убийств, грабежей, жестокого обращения, принудительного труда, преследований — все это отныне рассматривалось как международные преступления.

Трибунал использовал формулу, которую огласил главный обвинитель от Великобритании Хартли Шоукросс: международные преступления “совершаются людьми, а не абстрактными организациями”. Международное право может быть осуществлено, лишь если эти люди понесут наказание, а у каждого человека есть обязательства перед международным правом, “которые выходят за пределы послушания национальным законам, навязанным конкретным государством”.

Самое сенсационное утро

Утром следующего дня, 1 октября, судьи дошли до формул индивидуальной ответственности подсудимых. Кто-то из фигурантов слушал вердикт внимательно, кто-то беспокойно двигался и раскачивался вперед-назад, кто-то держался так, будто происходящее его не касалось.

Из мотивировочной части приговора следовало, что Шахту, Папену и Фриче Международный военный трибунал вынес оправдательный приговор. "По мере того как зачитывалась формула их оправдания, в зале нарастал гул. Эта реакция зала показалась мне неоднородной, как неоднороден был зал суда", — рассказывал Полторак.

По словам секретаря советской делегации, такой приговор не стал для него неожиданностью. "На организационных заседаниях трибунала, которые не были публичными, многократные обсуждения вопросов, связанных с ответственностью Шахта, Папена и Фриче, достаточно ясно раскрывали позиции судей, — пояснял Аркадий Полторак. — Не раз во время этих заседаний советскому судье приходилось парировать высказывания судей западных стран, недвусмысленно выражавших свое мнение, в конечном итоге воплотившееся в оправдательном вердикте этим трем".

Когда суд предписал коменданту освободить трех подсудимых, Фриче и фон Папен простились с соседями по скамье и лишь Шахт прошел мимо Геринга, даже не посмотрев в его сторону. Остальные подсудимые остались в зале — их приговор был обвинительным.

"Во Дворце юстиции царит большое оживление. Сегодняшнее утро самое сенсационное, и мировая печать торопится сообщить об этой сенсации всему миру, — описывает Полторак. — Пополз слух, что в одном из залов Дворца происходит [импровизированная] пресс-конференция, "героями" которой являются оправданные. Я зашел туда. Зал был заполнен корреспондентами разных стран, преимущественно американскими и английскими. Вопросы следуют один за другим. Интервьюируемые с самодовольными физиономиями отвечают. Здесь они лгут так же, как лгали на скамье подсудимых". Советские журналисты на эту "пресс-конференцию" не пошли.

Тихо, как в операционной

После обеденного перерыва, в 14 часов 50 минут, трибунал приступил к последнему, 407-му заседанию.

"Обстановка в зале резко изменилась, — описывал Аркадий Полторак. — Убраны прожекторы, которые время от времени включались для того, чтобы в зашторенном помещении могли производиться кино- и фотосъемки (на последнем заседании фотографирование запрещено). Только синеватый свет неоновых трубок без всякой тени ложился на стены, на лица обвинителей, защитников, сотрудников секретариата, многочисленных гостей. 

Скамья подсудимых пуста. В зале тихо, как в операционной. То там, то здесь кто-то кашляет, и этот кашель раздается как неожиданный залп. 

Все ждут, когда трибунал начнет объявлять свой приговор каждому приговоренному в отдельности. Взоры прикованы к двум дверям — к той, откуда должны выйти судьи Международного трибунала, и к другой, через которую сейчас по одному будут входить подсудимые. 

Вот вышли судьи. Чуть заметный кивок Лоуренса, и все опускаются на свои места". 

Резолютивную часть приговора, которая содержала меры наказания для подсудимых, оглашал только председатель. Фигурантов процесса по одному вводили в зал для ознакомления с вердиктом, затем выводили — и так восемнадцать раз. Еще одного подсудимого, Мартина Бормана, судили заочно. На случай сердечного приступа, обморока или истерики в зале дежурили врач и медсестра, а в лифте, на котором доставляли обвиняемых, — два солдата с носилками и смирительной рубашкой.

“Впервые на этом длившемся год процессе восемнадцать признанных виновными и ожидавших лишь конкретного приговора подсудимые рассматривались не как единая группа, но как отдельные личности, — подчеркивает Филипп Сэндс. — Их не заводили в зал всех вместе — каждый ждал своей очереди снаружи, у лифта. Каждый входил в зал, выслушивал приговор и выходил”.

Главные обвинители в заключительных речах потребовали приговорить всех подсудимых к смертной казни (исключением стал американский прокурор Роберт Джексон, который не предложил конкретной меры наказания, а лишь сказал, что “признать этих людей невиновными значит с тем же основанием сказать, что не было войны, не было убийств, не совершалось преступлений"). Легко было предсказать, что трибунал не будет столь суров. Тем не менее, 12 из 22 приговоров оказались смертными.

Каждый из осужденных реагировал по-своему. По воспоминаниям Полторака, Геринг "бросил последний злобный взгляд на судей" и молча покинул зал, слегка пошатнувшись; посеревший и испуганно выглядевший Риббентроп с трудом повернулся к выходу; Кейтель держался прямо, "как свеча", и был непроницаем; Розенберг потерял самообладание; Франк распростер руки; Штрейхер в ожидании приговора широко расставил ноги и вытянул голову вперед; Йодль "злобно зашипел".

Приговоренный к пожизненному заключению Гесс "выглядел каким-то фигляром", а вот Функ, похоже, был готов к высшей мере наказания, поэтому оказался "явно растерян" и чуть ли не зарыдал, узнав, что останется в живых.

“Я внимательно следил за тем, как вели себя Розенберг, Кейтель, Кальтенбруннер, Фрик, Франк, Йодль, Заукель, Штрейхер и Зейсс-Инкварт, приговоренные к смертной казни, — вспоминал советский юрист Марк Рагинский, бывший на процессе помощником обвинителя. — За исключением Зейсс-Инкварта, они, убийцы миллионов людей, не могли скрыть свой страх. Риббентропа, Розенберга и Йодля охранники вынуждены были поддерживать с двух сторон, так как они не держались на ногах”. 

"Смотрю на часы. Серебряные стрелки на циферблате показывают 15 часов 40 минут. Процесс закончен. Судьи удаляются, — рассказывает Полторак. — В коридорах Дворца юстиции нарастает страшный шум. Это многоязычная толпа журналистов ринулась к телеграфу и телефонам. Обгоняя один другого, чуть ли не сбивая друг друга с ног, они спешат передать в свои газеты и агентства последние итоги почти годичной деятельности Международного трибунала:

двенадцать подсудимых — Геринг, Риббентроп, Кейтель, Розенберг, Кальтенбруннер, Фрик, Франк, Штрейхер, Заукель, Иодль, Зейсс-Инкварт и заочно Мартин Борман — приговорены к смертной казни через повешение; трое — Гесс, Функ и Редер — к пожизненному заключению, двое — Ширах и Шпеер — к двадцати годам тюрьмы, Нейрат — к пятнадцати, Дениц — к десяти годам".

Отметим, что в качестве способа казни трибунал выбрал именно повешение. Во все времена эта мера считалась позорной: военным в древности отсекали голову, а с появлением огнестрельного оружия — расстреливали. Таким образом судьи продемонстрировали, что нацистские преступники не заслуживают никакого уважения даже в смерти.

Кроме судьбы индивидуальных подсудимых трибунал вынес решение по делу о нацистских организациях. Руководство НСДАП, СС, полиция безопасности (СД) и гестапо были признаны преступными организациями, все их члены подлежали индивидуальной уголовной ответственности за конкретные деяния. Имперский кабинет министров, Генеральный штаб, верховное командование вермахта и СА суд оправдал. На взгляд суда, ни Генеральный штаб, ни ОКВ не были организацией или группой в юридическом смысле, а в рядах СА отсутствовала сплоченность. При этом трибунал подчеркнул: сомнений в виновности генералов нацистской Германии нет.

Закончив читать приговор, председатель Лоуренс отметил, что советский судья Иона Никитченко выразил особое мнение, которое тут же раздали прессе. Представитель СССР не согласился с оправданием Шахта, Франца фон Папена и Фриче, заявил, что Рудольф Гесс заслуживает смертной казни и опротестовал непризнание преступными организациями Имперского кабинета министров, Генерального штаба и верховного командования вермахта. Остальные вердикты суда Никитченко не подвергал критике.

“Ко мне подходили многие коллеги-юристы, представители прессы, говорили: “Мы согласны с вашим судьей, они все виноваты, и их всех надо было строго осудить””, — вспоминал советский юрист Марк Рагинский.

Хотя текст особого мнения согласовывался (а по мнению некоторых историков, и писался) в Москве, в нем не было пропагандистской риторики, а взвешенность аргументов и точность юридических формулировок впечатляет до сих пор.

Из особого мнения члена Международного военного трибунала от СССР генерал-майора юстиции Ионы Никитченко

<...> Таким образом, бесспорно установлено:

1. Шахт активно содействовал захвату власти нацистами;

2. Шахт на протяжении 12 лет тесно сотрудничал с Гитлером;

3. Шахт обеспечил экономическую и финансовую базу для создания гитлеровской военной машины;

4. Шахт подготовил экономику Германии для ведения агрессивных войн;

5. Шахт принимал участие в преследовании евреев и в разграблении оккупированных немцами территорий.

Следовательно, доказана руководящая роль Шахта в подготовке и осуществлении общего преступного плана.

Решение об оправдании Шахта находится в явном противоречии с имеющимися доказательствами.

"Американцы не повесят банкира"

Общественность отреагировала на приговор неоднозначно. Главный американский обвинитель Роберт Джексон одобрил итоговое решение, но не согласился с оправданием Папена и Шахта. Министр юстиции Австрии пошел дальше и потребовал экстрадировать Папена в Вену.

Бельгийская пресса грубо отозвалась об оправдательных приговорах, нидерландская “De Volkskrant” сообщала в заголовке, что прозвучавший приговор — “Не конец”. “Нацистские лидеры умрут 16 октября”, — сухо сообщала манчестерская “The Guardian”. “Мы должны повесить их всех”, — категорично призывала лондонская “The Evening News”.

Советская пресса выразила общее удовлетворение ходом процесса и одобрили особое мнение Ионы Никитченко. Передовицы в главных московских газетах назывались однотипно: в "Правде" — "Приговор истории", а в “Известиях” — “Приговор гитлеризму”.

Сегодня может показаться странным, что похожие мысли звучали и в редакционной колонке “The Guardian”. “Когда двенадцать человек должны быть повешены, кажется странным, что Шахт и фон Папен избежали даже тюремного заключения и были оправданы, — подчеркивали британские журналисты. — Фриче (...) вряд ли заслужил место на скамье подсудимых рядом с великими злодеями, но Папен останется зловещей фигурой в истории Германии. (...) Шахт (...) поддерживал разум, заложивший материальные основы “заговора”. Неужели этот проницательный человек не ведает о целях, которым служат его таланты? Интересно, что в русском особом мнении эти моменты были учтены, и что судья Джексон, прокурор из Соединенных Штатов, также выразил сожаление по поводу оправдания Шахта и Папена.”

Многих прокуроров встревожили оправдательные приговоры — например, дело Шахта подтвердило опасения, что "американцы никогда не повесят банкира". Один из главных инициаторов процесса, бывший министр обороны США Генри Стимсон, похвалил достижения трибунала, но к приговору отнесся с долей скепсиса, выразив сожаление насчет слишком узкого определения понятия "заговор".

Напротив, адвокаты одобрили, что в итоговом решении не было принципа коллективной ответственности.

Оправдательные приговоры также не понравились многим немцам, и их недовольство использовала советская власть. По воспоминаниям Полторака, только в Лейпциге "демонстрация в сто тысяч человек" размахивала транспарантами с лозунгами "Смерть военным преступникам!","Мы хотим длительного мира!", "Народный суд над Папеном, Шахтом и Фриче!" и "Мы хотим спокойствия и мира!". Аналогичные демонстрации были проведены в Дрездене, Галле и Хемнице.

Смерть!

Реакцию подсудимых красочно описал Густав Гилберт. 

— Смерть! — проговорил Геринг, "мешком падая на койку". Потом он схватил какую-то книгу, и хотя отчаянно пытался сохранить обычную бесшабашность, психолог заметил, как сильно тряслись у него руки. "Глаза его повлажнели, он тяжело дышал, будто стараясь справиться с начинавшимся душевным коллапсом. Неуверенным голосом он попросил меня оставить его на какое-то время одного", — рассказывал психолог.

Гесс, "будто на ходулях, прошествовал в свою камеру", на ходу бросив, что, "мол, не слушал, что там эти наговорили, посему понятия не имеет, каков его приговор. Да ему и наплевать на это". Но когда охранник надевал на него наручники, он все же спросил, к чему эти процедуры и отчего наручников удостаивают только его, а не Геринга.

Объятый ужасом Риббентроп "ввалился в свою камеру и, пошатываясь, будто пьяный, сразу же принялся мерить ее шагами, беспрерывно шепча:

— Смерть! Смерть! Теперь мне уже не завершить эти дорогие мне мемуары! Что значит ненависть!"

Заукель "обливался потом и трясся как осиновый лист". Йодль, стараясь не встретиться с Гилбертом взглядом, по-строевому проследовал в камеру, а затем сказал, что заслужил смертную казнь, но никак не повешение. Зейсс-Инкварт улыбался, но "как ни старался произвести (...) впечатление, голос выдавал его". Фрик, пожав плечами, безучастно констатировал: "Повесят. Ничего иного я не ожидал".

Шпеер нервно рассмеялся: "Двадцать лет! Ну, должен сказать, это справедливо. Вы бы не дали мне меньше, если учесть все факты". А Нейрат, по словам Гилберта, просто "лепетал": "Пятнадцать лет!"

Приговоренные к смертной казни остались в своих камерах, а получившие тюремные сроки были переведены в новые камеры.

Подаренные апельсины

Оправданные чувствовали себя по-разному. У Фриче, по наблюдениям Гилберта, "налицо были симптомы самого настоящего нервного срыва — он был просто оглушен и настолько измотан событиями этих двух дней, что даже чуть было не свалился в обморок от накатившего на него приступа сильнейшего головокружения".

Напротив, Папен находил в приподнятом настроении, так как "явно не ожидал такого исхода". Апельсин, прибереженный им с обеда, он решил передать фон Нейрату. Фриче попросил передать его фрукт фон Шираху, а Шахт свой решил съесть сам.

Но торжествовать оправданным было рано. "Едва прозвучали оправдательные приговоры, как немецкие гражданские власти объявили, что все трое будут арестованы и преданы суду за преступления перед немецким народом. Полиция Нюрнберга взяла Дворец юстиции в плотное кольцо на тот случай, чтобы сразу арестовать Фриче, Папена и Шахта, как только те попытаются покинуть здание", — свидетельствует Гилберт.

Трос суток оправданные трибуналом по своему желанию оставались в тюрьме. Папен сравнивал себя с загнанной дичью, а Фриче в отчаянии попросил у психолога пистолет на случай, если не выдержит мук.

Наконец глубокой ночью двое из троих решились покинуть здание тюрьмы. Согласно мемуарам Фриче, на которые ссылается Полторак, два американских грузовика въехали в тюремный двор. В одну из машин сел Шахт, в другую — сам Фриче.

Папен решился выйти на свободу только в середине октября, после переписки с руководством западных оккупационных зон в Германии.

Но вскоре все трое снова были арестованы и опять предстали перед судом — теперь уже германским.

Благодарим за помощь в работе над материалом юриста, исследователя международного права Сергея Мирошниченко

Источники:

Аркадий Полторак. Нюрнбергский эпилог

Густав Марк Гилберт. Нюрнбергский дневник

Филипп Сэндс. Восточно-западная улица. Происхождение терминов “геноцид” и “преступление против человечества”

Александр Звягинцев. Главный процесс человечества. Репортаж из прошлого. Обращение к будущему

Марк Рагинский. Нюрнберг: перед судом истории. Воспоминания участника Нюрнбергского процесса

Tusa A., Tusa J. The Nuremberg Trial

Weinke A. Die Nürnberger Prozesse

Hirsch, Francine. Soviet judgment at Nuremberg: a new history of the international military tribunal after World War II

Priemel K. C. The Betrayal: The Nuremberg Trials and German Divergence

Editorial: the sentences // The Guardian, 2 October 1946

Портал "Преступления нацистов и их пособников против мирного населения СССР в годы Великой Отечественной войны 1941–1945 гг."